глаза, среднего роста – в его внешности ничто не привлекало внимания, «не цепляло». Он всегда был тем, чьё имя никто и не вспомнит, рассматривая старый выпускной альбом, а звали его Матиус.
Серая тень, пустое пятно, всегда такой тихий, незаметный, словно невидимка. Призрак, проходящий незамеченный никем через чужие жизни, чужие истории, ведь своей то у него не было.
У него была лишь одна отличительная черта – любовь к книгам. Сколько он себя помнил, его спутниками были лишь две вещи – очки и книга. И только последняя в нем менялась и быстро: сегодня он мог читать о роботехнике, а завтра слезливую классику. Книги он всегда выбирал тщательно – пожалуй кроме продавца в книжном его никто и не запомнил из знакомых детства, да и тот ничего о нем не знал, ведь как узнать интересы человека, которому любопытно практически все? Час, а то и два он мог стоять перед полками в магазине, а потом, нагрузившись так, что за стопкой не было видно головы, спотыкаясь, шел домой.
Матиус всегда делал все уроки, хоть ему это было и необязательно – его почти никогда не спрашивали, словно его и не было в классе. Он знал ответ практически на любой вопрос учительницы, но никогда не поднимал руку, а потом писал все контрольные на «отлично». Но этого было мало, ведь разве можно было сравнить его – пустоту в дальнем углу класса и аккуратную, всегда прилизанную отличницу на первой парте, которая каждый раз при вопросе от учительницы с мольбой в глазах вытягивалась по струнке, чуть не отрывая себе руку?
А что потом? Со знаниями, которыми мало кто из его более удачливых сверстников, поступивших в университеты, мог похвастаться, Матиус по наказу отца пошел работать к его знакомому на почту. Хотел ли он этого? Неужели ничего не взбунтовалось в нем, с его неутолимой жаждой к знаниям против такой судьбы? А этого мы не узнаем – уж больно тихим он был.
А ведь сколького он мог бы достичь – серый человек с целым миром внутри, но никто, никто во всем мире не захотел подобрать к нему ключ, никто не захотел открыть его и выпустить наружу то, что все эти годы скрывалось за нелепыми очками, за этими такими спокойными серыми глазами. А сам он не мог. Почему, спросите Вы? Признаюсь, не знаю – может он боялся, а скорее просто не знал, не мог и представить себе на что сам был способен. Так зачем? К чему нам знать про этого Матиуса, который жил так, словно его и не было? – наверняка негодует читатель. А затем, что в один день с ним случилось нечто страшное…
Врач долго и внимательно осматривал чешую, то и дело нажимая, – Больно? Нет? А тут? И тут нет? Очень странно.
Закончив свой осмотр, он сочувственно посмотрел на Матиуса через очки с толстой оправой.
Тот почувствовал, что ему становится дурно, ведь когда у тебя внезапно начинает расти чешуя, и врач так смотрит на тебя – не стоит ожидать ничего хорошего. Ничего хорошего и не случилось.
– Боюсь, у вас ихтиоз. Это редкое генетическое заболевание, можно сказать, проявление атавизма…
– Да, я знаю, – пробормотал резко позеленевший Матиус.
– Только странно, что оно проявилось в столь позднем возрасте, как-никак хроническое врожденное заболевание, а тут. Вы уверены, что это … кхм… ваши первые чешуйки?
Матиус никогда не был любителем разглядывать себя в зеркало, но совсем не обязательно иметь самооценку греческого Нарцисса, чтобы пропустить такое на своем теле, так что он лишь еще сильнее позеленел и отрицательно мотнул головой.
– Так, а теперь, пожалуй, самое главное. У Вас есть деньги? – спросил врач заговорщическим шепотом.
Бедный Матиус не сразу смог догадаться, при чем тут это и честно сознался, что денег у него весьма мало.
– Это очень плохо.
Пациент не мог мысленно с ним не согласиться.
– Тогда Вы обречены. Мне очень жаль.
Врач взял бумажку и кривым почерком написал название. – Вот мазь, втирайте, она немного облегчит Ваши страдания. Будь у вас средства, поехали бы в столичную больницу, там есть шанс найти хорошего специалиста, я же на большее не способен. Мне правда очень, очень жаль… Надеюсь вам не придется долго му…. Поправляйтесь. Всего доброго.
Матиус теперь по цвету лица мог соперничать с газончиком, раскинувшемся перед больницей. Дрожащей рукой он схватил предписание и, покачиваясь, выскочил из кабинета.
Когда дверь захлопнулась, врач, прежде чем позвать следующего пациента подумал о том, какой же он молодец.
– Поправляйтесь – как сказал то! Пациенту всегда нужно давать надежду, даже если ее нет. Да, какой-нибудь несчастный случай с трагичной концовкой очень бы помог этому бедолаге. Подумать только, жить без денег!
Но Матиус пришел в себя и решил, что надо бороться. В его голове принялись строить безумные планы – «как заработать». В его сумке лежала прописанная доктором мазь и прихваченные в книжном “Cамые страшные генетические заболевания.” Мысль о том, что он накопит денег придала ему сил, но тут он понял, что последние деньги потратил на книгу и ему неделю придется питаться завалявшейся в шкафу крупой и макаронами.
Проснувшись на следующее утро – а это было воскресенье, Матиус долго валялся в кровати. Когда ты наконец-то выспался и солнце так приветливо светит в окно, не хочется верить в то, что с тобой что-то не так. Кровать становится своего рода защитой, пока ты не вылезешь из неё в промозглое утро повседневности. А пока можешь лежать в тепле и уюте, наивно убеждая себя, что все хорошо, и ты в полной безопасности. Когда уже солнце преодолело половину небосвода, и нежиться в тепле уже порядком надоело, юноша одним прыжком вскочил с кровати. И это было странно, ведь обычно расставание с кроватью принимало у него форму нелепого сползания с нее на пол. Ему показалось, что у него резко прибавилось сил, словно прежде неуклюжее и слабое тело наполнила какая-то неведомая мощь.
Поставив макароны на плиту, Матиус полез в холодильник за молоком. – Вот бы мяса, – подумал он. Ему жутко хотелось есть и при этом хотелось именно мяса. Открыв холодильник, он немало удивился. Потому что там, на верхней полке стояла тарелка со здоровенным куском говядины. – Я не помню, чтобы покупал его. Это странно. Но перспектива есть одни макароны совсем его не радовала, поэтому, особо не раздумывая, Матиус отрезал седьмушку мяса – ведь зарплата ой как нескоро, и бросил на сковородку. – А зачем я
