говорят обычно меньше и ведут себя по-иному.
Прапорщик глянул на Гужаева пронзительно, словно бы хотел проколоть его насквозь острым взглядом и отвернулся, Игорь невольно подумал: а не имеет ли прапорщик сам виды на Галю? Иначе с чего бы ему козырять таким редким словцом, как «женихаться»?
Жизнь – штука сложная, разные коленца может выкинуть, поэтому все может быть, в том числе и «шерше ля фам».
Галя Клевцова освободилась минут через двадцать, вышла в коридор озабоченная, грустная, с обвядшим лицом. Увидев Игоря, вскинула руку в приветствии, похожем на пионерское, обрадованно засмеялась.
– Сколько лет, сколько зим!
– Зима была только одна, а лето еще не кончилось. – Игорь пошарил в кармане куртки, нащупал бумажный треугольник. – Я тебе из Пакистана привез письмо.
– Откуда, откуда? – удивилась Галя.
– Из Пакистана. Там в плену находится Игорь Моргуненко.
– Господи! – Галя невольно прижала ладони к щекам. – Как это случилось?
– Обычно, Галя. Был бой. Душков было больше, чем наших, пришлось отступить. Игорь, раненый, остался лежать у душманов – был без сознания. Вот и все… Очень простая история. – Гужаев развел руки в стороны и виновато опустил взгляд.
Хотя в чем он был виноват? В том, что не принимал участия в неравной стычке среди камней, где пострадал его тезка? В том, что не напомнил лопуху-командиру о его святых обязанностях – нельзя бросать своих солдат раненными на поле боя. Или в чем-то еще?
В окно было видно, как во двор влетела «таблетка» с красным крестом на боку. Впрочем, машины эти называют «таблетками» только в госпитале, прочий народ в сороковой армии – пехота, танкисты, летчики, – зовут «буханками». Водитель «таблетки» на несколько секунд включил сирену, и у дверей госпиталя мигом образовалось свободное пространство – привезли раненого.
Раненых сегодня будет больше, не один и не два: в Дехсабской долине идет операция, а боевые операции, как известно, бескровными не бывают.
Клевцова прочитала письмо при Игоре, обвядшее лицо ее посветлело, расправилось, помолодело, только вот глаза ее, наполненные тревогой, стали еще более тревожными.
– Бедный Игорь, – прошептала она. Гужаев подумал, что говорливому золотозубому прапорщику, если он имеет виды на Галю, ничего не светит, – Моргуненко ей гораздо ближе, дороже, милее, несмотря на то что находится в плену.
– Сам-то ты записку читал? – спросила она.
– Нет. Я выполнил роль обычного почтового ящика, и не более того, – о том, что записку прочитал майор Кудлин, он не стал говорить, Гале это будет неприятно.
– Как он выглядит?
– Нормально. Похудел только. Жизнь в пакистанском плену – не курорт, сама понимаешь… Загорел. Очень хочет вернуться домой. Собственно, вот и все.
– Пусть возвращается.
– Пока для него главная задача – уцелеть. Выжить. Он все время ходит под прицелом автомата. А там, на той стороне, бородатые бабаи умеют стрелять не хуже, чем у нас.
Лицо у Гали дрогнуло, встревоженные глаза повлажнели. Ситуация была красноречивая, Гужаев ее понял.
– Галя, мы его вытащим обязательно, – тихо, почти шепотом, словно бы боясь, что его услышат душманы, сидящие где-нибудь в соседнем коридоре, проговорил Гужаев. – Все будет в порядке.
Клевцова мелко, как-то по-бабьи покивала, глянула с надеждой снизу вверх на Гужаева, и Игорь по-доброму позавидовал своему тезке Моргуненко: а хорошая ведь получится пара! На Великой Отечественной войне было подмечено – в госпиталях люди сходятся накрепко, семьи получаются прочные, на всю оставшуюся жизнь, потом до последних дней своих и он, и она с нежностью вспоминают фронтовые годы, госпитальные стены, связавшие их, и первую встречу в палате, заваленной окровавленными бинтами, срезанными с ран.
– Помоги, Игорь, ладно? – таким же тихим, тающим в воздухе голосом попросила Клевцова. – Не то ведь без помощи отсюда Моргуненко пропадет.
– Мы своих не бросаем. – Про себя подумал: очень важно, чтобы хитрозадые бородачи не замешали пакистанского пленника в какую-нибудь пакость, за которую придется отвечать перед трибуналом, но в этом разбираться не ему…
– Тебе спирта дать? – внезапно спросила Галя. – Вечером со своими ребятами вспомнишь дом родной…
– Хорошо бы, – оживился Игорь, будто перед кулачной схваткой или полновесным праздничным ужином.
– Много у меня нету, но граммов триста найду.
– А нам много и не надо, – Игорь азартно растер что-то в ладонях, понюхал их. – Чем пахнет?
– Всему миру известно, чем пахнет, а ты как будто этого не знаешь… Подожди немного, – попросила она и исчезла в перевязочной комнате.
Самый чистый напиток, который можно найти в Кабуле в эту минуту, – конечно же спирт (еще есть, естественно, представительская водка в холодильнике у командующего сороковой армией, но до нее Гужаеву не добраться, и подполковнику Завалию, начальнику разведки спецназа, тоже не добраться).
Есть, надо полагать, и другая водка, которую солдатики привозят из дома, потом меняют ее в разных лавчонках и дуканах на что-нибудь местное, очень нужное, вплоть до смолы мумиё, ногтегрызок и блестящих авторучек, привезенных из Китая, предприимчивые дуканщики, получив на руки водку, цокают языками от восхищения, пробуют ее на зуб и цокают еще громче: хороша и крепка русская водочка, но неплохо бы сделать ее еще крепче…
Только вот как ее сделать крепче? Естественно – с помощью подручных средств.
Одному дуканщику медики подарили таблетки, чтобы он не хлюпал носом и побыстрее вылечился от простуды. Он попробовал одну таблетку: однако, горькая! Вот она и годится для того, чтобы горькая, крепкая водка стала еще крепче. Вбухал все таблетки, которые получил, в водочную бутылку, подождал, когда они растворятся… Попробовал напиток. Водка действительно стала крепче и, надо полагать – лучше, потребителю она понравится. Но надо, чтобы она понравилась еще больше. Загнал в бутылку вообще все таблетки, которые когда-то получал от русских: цитрамон, анальгин, пурген, желудочные порошки и так далее… Напиток получился действительно оглушающий, крепкий невероятно.
С тех пор в Кабуле начали продавать водку с лекарственными добавлениями. Такую водку Гужаеву пить не хотелось. Его ребятам – тоже.
Некоторые умельцы из торговых дуканов начали вообще проявлять чудеса изобретательности, они делали отвар из табачных листов, и эту зеленовато-коричневую жидкость также заливали в бутылки с водкой.
Получался «кабульский коньяк» – гадость убойная. Дырку в брюхе можно получить за полтора часа пребывания в веселой компании.
В общем, изобретательность брала верх, кружила головы торговому люду, заставляла заниматься тем, что было неведомо, но приносило доход. Местные любители с удовольствием пробовали «кабульский коньячок» – и ничего, только облизывались, как коты, и просили добавки. И – никаких дырок в брюхе.
Галя принесла почти полный стеклянный медицинский пузырь, – медицинский, с рисками, завернутый в кусок старого белого халата.
– Готов хлопнуться перед тобой на колени, – пробормотал Гужаев благодарным тоном, – вечером, перед отбоем, выпьем с ребятами за твое здоровье.
– Вы не за меня пейте, вы лучше Игорю помогите, пропадет ведь в этом чертовом Пакистане.
– Не пропадет. Не дадим, Галя, – жестко произнес Гужаев, – а потом, повторюсь, своих людей мы не привыкли оставлять.
– Если я напишу Игорю записку, сможешь ее передать?
– Не знаю,
