знала, давно принесла бы тебе что-нибудь сладкое, – усмехнулась Леда. Сама она сладкое не особо любила, и мастерица Ругань шутила, что подкупить ее будет сложно.
Леда покачала головой и пододвинула поближе к Буяну поднос с покрытыми разноцветной глазурью толстенькими лепешками. Они выглядели так, словно Лиса их купила: готовил в доме Штормов Джарх, а она специализировалась на чае и настойках. Лиса всегда говорила, что там, откуда она родом, нужно уметь хорошенько согреться. Что это за места, Лиса толком не рассказывала, но Леда была почти уверена: ее родина где-то недалеко от Когтей, у необъятного северного леса.
Буян поддел когтями одну лепешку, ярко-розовую, и распахнул пасть. Леда не могла отвести от нее взгляд: когда Буян говорил, челюсти не раскрывались так широко, и длинный язык она видела всего несколько раз. Никогда – так близко и так долго, чтобы успеть разглядеть на нем бирюзовые крапинки. Лепешка исчезла в недрах чудовищной глотки, и Буян издал звук, который Леда никогда прежде не слышала: что-то среднее между довольным урчанием и вздохом.
– Ты уверен, что чай не пригодится? – Леда щелкнула ножницами уже в который раз за день и приготовилась встать, чтобы сходить за чайником. Нить все никак не хотела наматываться на лезвия и вставать в нужную фигуру.
– Леда, – прошептал Буян как-то слишком четко, словно она не сидела перед ним, а маялась где-то в коридоре или пропадала в комнатах дома.
– Вот она я, – пробурчала Леда, снова щелкнула ножницами и поводила рукой – та привычно ныла, но вполне терпимо. Сегодня – никаких холодных компрессов.
– Леда, посмотри, – громадная голова Буяна кивнула куда-то влево, гребни его задрожали.
Леда перевела взгляд туда, куда указывал Буян, и увидела узел. Красноватый отопительный узел поверх ножниц Жоррара.
Она даже не смотрела на то, что делала, – задумалась о чае и о стремительно заканчивающихся запасах мяты. Руки сами помнили движения – Леда ведь завязывала узелки столько раз! Вокруг закрытых лезвий, провалиться в петельку и…
Леда застыла, а потом вскочила с коленей – она села так с полчаса назад, когда сползла с кресла.
– Буян! – воскликнула она и неверяще выдохнула через нос. Почему у нее было такое ощущение, словно она пробежала марафон?
– У тебя получилось, – пророкотал он, переступая по ковру крыльями и чуть наклоняясь вперед, словно хотел как следует рассмотреть узелок.
– У меня получилось! – согласилась Леда, а потом аккуратно опустила ножницы на стол – вместе с красноватой тусклой нитью – и подпрыгнула.
От улыбки болели щеки. В ушах гудело. Она никогда не думала, что сможет… то есть она, конечно, была в этом почти уверена. И все же…
Леда заметила, что кинулась Буяну на шею, только почувствовав, как он замер. Чешуя его была прохладной – счастье для ноющих шрамов, – а гребни куда более мягкими, чем казались. Леда не смогла толком сомкнуть руки и вцепилась в большие чешуйки, которые на плечах его лежали неровно, почти хаотично: именно здесь когда-то застряли ножницы Жоррара.
– Прости, – пробурчала Леда куда-то в шею Буяна, ощутив подбородком россыпь гладких чешуек, и медленно расцепила пальцы, а затем сделала шаг назад.
Буян широко распахнул гребни – от неожиданности? – и Леда впервые увидела, что перепонки в них не рыже-желтые. В основании их плескалась синева. Как у пламени.
– Ты смогла, – снова прошипел он, и в голосе его было столько надежды, что у Леды защемило сердце. – Значит…
– Я не уверена, что этих ножниц будет достаточно. Но если…
– Если?
Леда сдвинула брови и уже не увидела, как Буян подался вперед, схватившись когтями за кресло. Может, Ваари был прав. Может, даже от закрытого Пореза будет толк.
Леда, конечно, не станет его надрывать. Она не настолько сумасшедшая – хотя с чужими судьбами и связалась, не правда ли? Но ведь это месторождение магии, пусть даже угасшей… здесь все может получиться. Вот если бы еще вспомнить, что и как она сделала в прошлый раз. Не ту часть, где она боролась с обжигающей нитью, а ту, где искала эту нить и понимала, как действовать.
– Леда?
Она схватила ножницы, почти не думая. Щелкнула лезвиями, сбрасывая с них алую нить, и решительно потянулась к той, что частенько мерцала на периферии золотистым пятном. Буян перекатил кольца хвоста подальше.
– Ты уверена? – спросил он таким тоном, словно уже знал ответ. Знал, что нужно еще подождать.
– Ты ждал достаточно, – прошептала Леда, не отрывая взгляда от золотой нити, которая отражалась в темной чешуе и смешивалась с бирюзово-розовой побежалостью.
На этот раз он не отодвинулся. Даже не пошевелился: ни когда лезвия ножниц замерли над нитью, ни когда коснулись ее.
Боль походила на пожар. Леда выпала из дома Ваари, не успев как следует познакомиться с голодом огня, которого слишком долго держали в клетке, но теперь – теперь пламя вернулось. Зубастой пастью впилось в ее левую руку, словно пес, защищающий свою территорию.
Леда не закричала – она сильно сжала зубы, и всхлип так и не вырвался. Нить обвила подарок Жоррара, будто змея, готовая к бою. Леда только и могла, что смотреть, как плавится металл. Плавится, и жар поднимается все выше, по серебру, которое не создано было для того, чтобы все это выдержать. Поднимается все выше и…
Буян отреагировал быстрее нее: когти зацепились за ушки ножниц и выдернули их из Лединой хватки. Она упала на пол, как марионетка, которой обрубили все нити. Нити судьбы и марионетка. Кто-то ей об этом уже говорил…
Обвитые нитью ножницы ударились о чешую Буяна, и тот взревел – так, что у Леды зазвенело в ушах. Она услышала, как распахиваются крылья-паруса, уже словно сквозь толщу воды. Леда не отрывала взгляда от ножниц, которые вместе с золотой нитью тихонько тлели на любимом ковре ее дяди. Захотелось рассмеяться, она позволила смешку вырваться, и тени крыльев тут же упали на нее.
– Леда? – прохрипели сверху, и Леда подняла голову, но в ушах все еще звенело, а перед глазами…
Перед глазами расцветали воспоминания. Бордовый мундир Когтей, который Леда получила по почте, но тогда он был в чужих бронзовых руках с изгрызенными ногтями. Чужой смех, отдававшийся от боков Алетеи, часть которой Леда притащила с собой. Ножницы в ее руках – тяжелые, темные, с витиеватыми узорами веток на рукояти и по лезвиям. «Ночь, равная дню» – на хьясу, тихое, почти невесомое.
Леда вынырнула из воспоминаний, как из ледяной воды, – задыхаясь и силясь исторгнуть из себя что-то лишнее. Руки жгло, но совсем не как прежде: это была боль от прохлады, боль успокаивающая. Леда сдула с лица прядку волос, вырвавшуюся из наспех заплетенной косички, и посмотрела в закатные глаза Буяна.
– Ночь, равная дню, – выдохнула она. – Конечно.
Буян прошелестел что-то и скрылся в подвале, не успела Леда как следует на себя поругаться. У нее наконец получилось! Она смогла завязать узел и удержать ножницы в руках… почти. Нити судьбы – своенравные ребята. Это она знала и прежде.
Буян вернулся с алкоголем и обычными ножницами – одними из тех, которые он достал со дна, а Леда очистила и положила в шкаф, потому что в доме почему-то не было никаких швейных принадлежностей, надо же. Леда фыркнула и протянула ему ладонь с растопыренными пальцами.
– Видишь? Все со мной в порядке.
Она пошевелила пальцами и слегка скривилась. Буян угрожающе зарычал.
– Ты… ты что, рычишь на меня? Правда? – Леда прижала руку к груди.
Ей в самом деле не нужны были никакие повязки. По сравнению с тем, что случилось тогда. В ночь, которая равнялась дню. В одну из сильных ночей – почему она сразу этого не поняла? Она знала, когда ее притащили в Цеховую башню из-под корней Домдрева, лишь приблизительно, но теперь Леда готова была поспорить на что угодно: все произошло в равноденствие. Конечно, в равноденствие. До следующего еще далеко… но в году есть не только сильные ночи. Сильные дни тоже. А что подходит для снятия проклятия лучше, чем солнечные лучи?
Мастера работали в полумраке, и пламя свечей отражалось в их лезвиях. Леда готова была ловить своими солнечных зайчиков. Еще бы найти новые ножницы. Или, может…
Леда прищурилась: подарок
