мчаться!
— Пора идти, Коля. Тебе тоже надо еще собраться и выспаться.
— Да, это очень важно, особенно выспаться! Зачем ты сказала это? Просто пора, и все.
— Пора, и все! Принеси мою стеганку, пожалуйста.
Я вышел в свою комнату, взял стеганку и платок. Светлана стояла возле печки и ждала меня. Сначала она повязала платок. Я смотрел на нее и думал отчаянно: «Все. Все! Сейчас и она уйдет, как ушла Вика, навсегда».
— Помоги, Коля…
Я протянул стеганку, но вдруг уронил ее на пол и опустил ладони на худенькие плечи Светланы.
Губы у нее были шершавыми, не привыкшими целоваться. Она потянулась ко мне одновременно со страхом и решимостью и тут же отступила. Я поднял стеганку…
Через час я с чемоданом шагал по темной улице на вокзал. Узнать Дождь-городок было невозможно. Повсюду громоздились сугробы, свистела метель и несла вихри колючего снега, Но поезд пришел по расписанию…
*
С тех пор прошло почти три десятка лет. Выросли и работают люди, которые и не помнят те, далекие уже годы. Но в моей памяти они остались навсегда, частью прожитой жизни.
Сначала я старался не думать о горьких днях ошибок и поражений, потом пытался осмыслить, извлечь уроки. Теперь я понимаю, что зря они не прошли; и плохое и хорошее, что было, пригодилось, чтобы жить дальше. Правда, в школу я уже не вернулся — работал сначала в археологической экспедиции, потом поступил в аспирантуру, потом начал преподавать…
Быстротекущая жизнь оставляет все меньше времени, не перегруженного текущими занятиями. Самого слова «праздность» мы теперь избегаем, стыдимся, хотя оно, между прочим, одного корня с праздником, предпочитаем говорить «свободное время». Но ведь время само по себе не свободно и не занято. Занят или свободен бывает человек, свободен выбирать очередные занятия, ибо даже отдых стал занятием, своего рода восстановлением сил, а не праздным времяпровождением. Теперь нередко слышишь — и праздник провел в работе! Короче говоря, вспоминать и размышлять времени остается все меньше, и постепенно Дождь-городок отодвинулся далеко, гораздо дальше, чем на те километры, что отделяли его от меня все эти годы. Побывать там снова мне не пришлось, переписка тоже не состоялась — хозяйка переехала к дочери, а Ступакам писать сначала было неловко, а потом показалось, что и незачем уже.
Так, оставшись в душе, Дождь-городок ушел из жизни текущей, и, как я думал, навсегда…
Однако жизнь нередко приберегает для нас неожиданности. Такой неожиданностью оказалось для меня письмо с незнакомым обратным адресом и незнакомой фамилией на конверте. С недоумением извлек я из него мелко исписанные листки и фотографию молодой женщины, снятой заметно недавно с двумя маленькими мальчишками, очевидно сыновьями. Лицо женщины кого-то мне напомнило, но не более…
Я начал читать.
«Коля!
Или, может быть, Николай Сергеевич… Не знаю, как обратиться. Представляю, как ты вертишь в руках конверт, не понимая, откуда это письмо — ведь фамилию Алексея ты наверняка забыл, а может быть, и не знал никогда… Но меня, надеюсь, все-таки помнишь, учительницу французского языка, которая постоянно шокировала коллег по маленькой провинциальной школе?..
Решилась тебе написать и не знаю, нужно ли это. Попался мне случайно журнал с твоей статьей, вернее, статьей, подписанной твоей фамилией и инициалами. Ты или не ты? Писать на деревню дедушке я, конечно, не стала. Связалась с редакцией — мы ведь, бабы, дотошные, — получилось, что ты. Обрадовалась. Во-первых, как говорится, старая любовь не ржавеет, а тебя я любила, и потому всегда боялась за тебя, боялась, что сомнет тебя жизнь. Ошиблась, как видишь, и очень рада. Это во-вторых. Достиг, я вижу, ты немалого, а так как тебя знаю, то понимаю: достиг прямым путем, как всегда хотел. Рада, Коля, очень. Особенно рада — это в-третьих, — что чувствовала перед тобой вину.
Я тогда считала себя и сильнее, и умнее, и лучше жизнь понимающей, а тебя слабым и неопытным. Что мне было делать? Ты и не представляешь, как я трудно решала, уехать с Алексеем или нет. В конце концов решила — эмансипация эмансипацией, а женщина есть женщина, нуждается в опоре и поддержке, и за Алексеем я как за каменной стеной буду (забегая вперед, скажу, что не ошиблась). А с тобой? Что я тебе дам? Помогу на ноги встать? А если нет? Если только осложню твою жизнь? Я ведь видела, что ты меньше любишь, чем я. Я по живому резала, а ты? Уверена, тебе легче было. Вот и решила камнем на шее не виснуть. Мне — опора, тебе — свобода. Как говорится, богу свое, а кесарю кесарево. Вот и уехала.
А на душе-то кошки скребли. Нехорошо вроде поступила. Предала. Теперь вижу — поступила правильно, хотя о личной твоей жизни и не знаю ничего. Знаю только, что жизни Светланы и Андрея ты не нарушил. Я ей писала тогда еще, хотела о тебе выведать. Она ответила, что уехал ты, очень трогательно твой дебош на вокзале изобразила. По ее словам, ты пострадал. Я тоже думаю, что скверно тебе пришлось, раз уж напился и в драку полез. А потом уехал и исчез. Это правильно. Тоже правильно. Перевернул страницу.
А вот еще почему пишу. Недавно я побывала в нашем Дождь-городке! (Видишь, я помню, как ты его называл.) Случайно совершенно. Проезжала мимо поездом, выглянула в окно — ничего узнать не могу: завод огромный трубами дымит, дома девятиэтажные… Разволновалась, удивившись, и сошла, остановку сделала.
Коленька, родной! Что время творит! Все там уже совсем другое. Построили завод, завод город почти весь перестроил. Помнишь привокзальную стометровочку? Районный наш «бродвейчик»? Воскресные парады плюшевых дам? Теперь там бульвар разбили. Почему-то с березами и елками. Будто на тысячу километров к северу городок передвинули! Вдоль бульвара стекло сплошное, витрины. Короче, полный прогресс.
Да что витрины, Коля! Только за сердце не хватайся. Школы нашей больше нет… То есть здание осталось, на века строили. И сейчас с пользой стоит. Цех какой-то тарной фабрики! Горы ящиков вокруг. А школа наша новая — на берегу, поближе к мостам, тоже новым, разумеется, бетонным. Школу завод щедро построил, даже с бассейном, про кабинеты и не говорю… Но почему я нашей ее назвала? Вот тут я тебя удивлю! Светка в ней завуч!
Выглядит она для своих лет прекрасно и на пенсию не собирается. Говорит, что ценят ее и уважают. Меня она встретила, как родную, Наболтались, навспоминались. Почему-то к старости прошлое приятнее вспоминается. Андрей уже не работает, но его я не застала, укатил на
