известно, имелся греческий Гомер, которым он восторгался, не будучи в состоянии его читать. Первый латинский перевод «Илиады» и «Одиссеи» с грехом пополам, прибегая к помощи одного калабрийского грека, осуществил Боккаччо. Лишь в XV в. начинается великая серия новых открытий, систематическое формирование библиотек на основе осуществления новых списков рукописей и исполненная рвения работа над переводами с греческого языка[388].
Разумеется, без энтузиазма отдельных собирателей этой эпохи, вкладывавших в это занятие все свои возможности до полного их исчерпания, мы обладали бы лишь малой частью авторов, дошедших до нашего времени; особенно это касается греков. Еще в бытность свою монахом папа Николай V влез в отчаянные долги, чтобы покупать рукописи и заказывать их копии; уже в ту пору он открыто исповедовал две великие страсти Возрождения: к книгам и строительству[389]. Став папой, он сдержал слово: переписчики работали на него не покладая рук, а агенты обшаривали полсвета. Перотто{242} получил у него за латинский перевод Полибия 500 дукатов, Гварино{243} уже получил 1000 золотых гульденов за Страбона и должен был получить еще 500, когда бы папа не скончался так рано. Николай V оставил после себя предназначенную в пользование всех членов курии библиотеку, состоявшую из 5000 или, как оказалось при пересчете, 9000 томов[390], которая составила ядро Ватиканской библиотеки. Библиотека должна была разместиться в самом дворце как благороднейшее его украшение — подобно тому как то же самое некогда имело место у царя Птолемея Филадельфа{244} в Александрии. Когда по причине разразившейся чумы Николай V вместе со двором отправился в Фабриано, он взял с собой своих переводчиков и компиляторов — чтобы они не умерли.
Флорентиец Николо Никколи[391]{245}, член кружка ученых друзей, собравшихся вокруг старшего Козимо Медичи{246}, пустил все свои средства на приобретение книг; в конце концов, когда у него самого больше ничего не осталось, Медичи предоставляли ему любые средства, в которых он нуждался для этих целей. Ему мы обязаны полным текстом Аммиана Марцеллина, сочинением Цицерона «Об ораторе» и многим другим. Он подвиг Козимо на приобретение великолепнейшего экземпляра Плиния из одного монастыря в Любеке. Со щедрой доверчивостью он одалживал свои книги, а также позволял людям читать их у него дома столько, сколько они хотели, после чего беседовал с ними о прочитанном. Собрание Никколи, 800 томов, оцененных в 6000 золотых гульденов, поступило после его смерти при посредничестве Козимо в монастырь Сан Марко на условии сохранения доступа к нему общественности.
Из двух великих разыскателей книг, Гварино и Поджо, последний[392], как известно, отчасти по поручению Никколи, развивал кипучую деятельность в южнонемецких монастырях, делая это в связи с собором в Констанце. Там им были обнаружены шесть речей Цицерона и первый полный текст Квинтилиана{247} — Сен-Галленский, теперь Цюрихский, кодекс. За 32 дня Поджо его полностью переписал, притом чрезвычайно красивым почерком. Он смог значительно дополнить Силия Италика{248}, Манилия{249}, Лукреция, Валерия Флакка{250}, Аскония Педианского{251}, Колумеллу{252}, Цельса{253}, Авла Геллия{254}, Стация и многих других. Вместе с Леонардо Аретино Поджо выявил еще 12, теперь уже последних пьес Плавта, а также речи Цицерона против Верреса.
Руководствуясь чувством античного патриотизма, знаменитый грек кардинал Виссарион[393], подвергаясь тягчайшим лишениям, собрал 600 манускриптов как языческого, так и христианского содержания, и разыскивал теперь надежное место, в котором он мог бы их сохранить, с тем чтобы его несчастная родина, если она когда-либо освободится, смогла вновь обрести свою утраченную литературу. Венецианская синьория (с. 54) заявила о своей готовности построить подходящее помещение, и еще до сих пор в библиотеке св. Марка хранится часть этих сокровищ[394].
За возникновением знаменитой библиотеки Медичи стоит своя совершенно особая история, входить в подробности которой мы теперь не можем. Главным собирателем у Лоренцо Великолепного был Иоанн Ласкарис{255}. Как известно, после разграбления 1494 г. собрание должно было вновь, книга за книгой, восстанавливаться кардиналом Джованни Медичи (Львом X).
Библиотека Урбино[395] (ныне в Ватикане) была всецело создана великим Федериго да Монтефельтро (с. 36), который начал собирать книги еще мальчиком, а впоследствии постоянно содержал в разных местах от 30 до 40 scrittori{256} и за все время истратил на это свыше 30000 дукатов. Собрание этой библиотеки было весьма систематически продолжено и дополнено, главным образом с помощью Веспасиано, и то, что рассказывает об этом он сам, особенно примечательно, поскольку являет собой картину идеальной библиотеки этого времени. К примеру, в Урбино имелись каталоги Ватиканской библиотеки, библиотеки Сан Марко во Флоренции, библиотеки Висконти в Павии и даже каталог библиотеки Оксфорда. На их основании можно было с гордостью обнаружить, что по полноте сочинений отдельных авторов библиотека Урбино многократно превосходила их всех. Если говорить в целом, перевес был, быть может, на стороне средневековья и теологии: здесь имелся полный Фома Аквинский, полный Альберт Великий{257}, полный Бонавентура{258} и пр. Но вообще библиотека эта была чрезвычайно разносторонней и содержала, например, все какие только возможно было достать сочинения по медицине. Среди «moderni»{259} в числе первых значились великие писатели XIV в., прежде всего Данте и Боккаччо; за ними следовали 25 отобранных гуманистов, представленных всеми их итальянскими и латинскими сочинениями, а также вообще всем, что они перевели. Среди греческих рукописей значительное преобладание было за отцами церкви, однако и из классики здесь среди прочего значились один за другим: все сочинения Софокла, все сочинения Пиндара, все сочинения Менандра. Что касается последнего, то речь, очевидно, идет о кодексе, который исчез из Урбино очень рано[396], в противном случае филологи уже вскоре издали бы его.
Также мы можем составить себе представление, каким образом возникали тогда рукописи и библиотеки. Непосредственная покупка древнего манускрипта, который бы содержал редкий или единственный полный текст древнего автора была, естественно, редким подарком судьбы и на такую возможность рассчитывать не приходилось. Первое место среди переписчиков и почетное звание scrittori в собственном смысле слова приобретали люди, знавшие греческий язык. Были они всегда немногочисленны, и труд их щедро оплачивался[397]. Прочие, copisti в собственном смысле, были частью работники, только этим и жившие, а частью — бедные ученые, нуждавшиеся в дополнительном заработке. Замечательно, что во времена Николая V переписчиками в Риме были преимущественно немцы и французы[398], по всей вероятности, люди, о чем-либо ходатайствовавшие
