видом на месте, а потом рявкнула так, что с ближайших деревьев отсыпалась листва.
— Бегом!
Глава 17
— Это — конец! Это — конец! Это — конец!!!
Мишин бегал вокруг нас, медленно, но верно погружаясь в состояние, близкое к истерике. Хотя, нет. Не медленно. Он погружался в состояние истерики со скоростью поедания котлет. А котлеты, как и все остальное, Мишин поедает очень быстро.
— Перестань! У меня сейчас морская болезнь начнётся от твоих мельтешений. — Ряскин схватил шишку с земли и швырнул ее в Толстяка.
Естественно, промахнулся. Шишка прилетела Богомолу в плечо. Богомол удивленно посмотрел на Антона с выражением во взгляде, будто хотел спросить: «Кто здесь?». У него реально физиономия выглядела сильно обалдевшей. Он не мог понять, откуда вообще все эти люди взялись. В итоге Богомол всё же ничего не сказал. Просто отвернулся.
Мы сидели возле корпуса. На улице начало смеркаться, но заходить внутрь здания почему-то не хотелось.
Ужин прошел без нашего участия. Правда, Елена Сергеевна позаботилась и оставила шесть порций своим подопечным. Мне, Ряскину, Васе, Богомолу, Селедке и Фокиной. О придурках из старшего отряда она, кстати, тоже не забыла. Все-таки Леночка — исключение из правил. Вожатая не только красива, но и умна, добра… Короче, просто идеал какой-то.
Вожатая вообще очень сильно переживала за всю ситуацию. Но ругать, в отличие от Константина, который, кажется, готов был нас убить, и если бы его не сдерживал уголовный кодекс, непременно убил бы, не стала. Только посмотрела на меня грустным взглядом и покачала головой. Опять почему-то на меня…
После того, как Элеонора пропесочила всех участников драки, нас отвели в столовую, где не очень довольная вынужденной задержкой повариха махнула рукой в сторону трех столов, сдвинутых друг к другу. И мы получили положенный ужин. Видимо, при всем том, что наша компания снова умудрилась отличиться, рисковать здоровьем детей и держать их на голодном пайке руководство лагеря не решилось.
Но аппетита не было ни у кого. Даже у Мишина. А это вообще нечто странное. Можно сказать, из ряда вон.
Все сидели, будто в воду опущенные. Кроме меня, Федьки и Маши. Мы втроем особо не веселились, конечно, но и драму не разыгрывали.
Ну, я и Маша — понятно. Мы еще не успели поговорить с девчонкой наедине, однако, судя по тому, что Фокина изначально вступила со мной в диалог, а не начала предпринимать решительные шаги, могу предположить, на данный момент нас интересует одно и то же. Как выбраться из этой чертовой ловушки.
А вот Лапин…
Причина всеобщего трагизма у подростков, на самом деле, была простая.
— В субботу — родительский день, товарищи пионеры. И с каждым из ваших пап и мам мы будем беседовать лично. — Сообщила перед тем, как выпустить нас из директорского кабинета, Элеонора. — Соответственно, вы понимаете, скорее всего, итог родительского дня — ваше позорное исключение и преждевременная дорога домой.
Прозвучало, прямо как «преждевременная кончина». Хотя, реакция товарищей на то и была похожа. Словно они узнали о смертельном диагнозе. Вот именно эти слова заместителя Гоблина и стали причиной всеобщего уныния.
А Лапин, я так понимаю, не переживал лишь по той причине, что был уверен, папочка точно будет на его стороне. Насколько я понял по словам той же Нины Васильевны, сказанных еще в день приезда, папаша у спортсмена — какой-то большой, важный человек. Об этом, кстати, помнила и сама Элеонора. Каждый раз, когда ее взгляд останавливался на Федьке, она хмурилась и кривилась, будто от зубной боли. Видимо, понимала, виновные в драке, может, действительно поедут домой, но и не факт, что следом за нами не поедут домой директор лагеря со своим замом. Если родитель Лапина настолько крут, то вполне возможно, он накажет не только прямых нарушителей, но и косвенных, которые были не в состоянии уследить за детьми. Однако, надо отдать должное Элеоноре, несмотря на вполне реальную перспективу проблем для администрации, она Федьку из числа нарушителей порядка и дисциплины не исключила. Даже из страха перед крутым папочкой не исключила. Видимо, решила быть честной в данном случае.
Наша компания, конечно, в Лапина пальцем не тыкала. Подумали, как-то глупо кричать, мол, мы не сами, это все он. Но, я так понял, Элеонора и без наших показаний вкурила, кто есть зачинщик всей истории. Ведь, не начни Лапин ко мне цепляться, пройди он мимо, все вообще бы сложилось иначе…
— Отец меня убьет… — Выдал, наконец, Ряскин.
Мы после ужина в сопровождении бдительной Елены Сергеевны, не отходящей ни на шаг, пришли к корпусу и теперь сидели на скамейке прямо перед входом.
Это была первая фраза, сказанная кем-то из моих товарищей после всего произошедшего. И она послужила определенным катализатором для процесса нарастания дальнейшей паники. Именно после слов Антона Мишин вскочил с лавочки, на которой мы сидели, и принялся нарезать круги. Как будто до него только сейчас дошло, насколько серьезно на этот раз влипла наша компания. И кстати, в этот момент я тоже понял, мое спокойствие и спокойствие Фокиной — крайне неуместны.
Потому как приедут не только родители Ряскина, Мишина, Селедки и всех остальных. Мать Ванечкина явится тоже. И Фокина не останется в стороне, очевидно. Ее родителей следует ждать вместе с остальными. А это, между прочим, реально проблема.
То, что нас отчислят из лагеря, да и хрен бы с ним. Но оказаться дома, рядом с человеком, который знает Петю лучше, чем кто-либо…это прям засада, скажем честно. У Фокиной история та же. Нас могут спалить в первые несколько часов. Родители видели своих детей на протяжении четырнадцати лет ежедневно. Они знают о Ванечкине и Фокиной все. Вообще все…
— Это — конец! — Заголосил в который раз Мишин и зашёл на новый круг своего панического марафона.
В принципе, я частично был с ним согласен. Может, не конец, но определенно следует предполагать новую жопную ситуацию.
— Что сидим?! Кого ждем?! — На порожках корпуса нарисовался Прилизанный. Очень злой Прилизанный. Он даже не пытался выглядеть добреньким вожатым, как раньше. — Новых проблем ждем?! Я от вас до самой субботы вообще отходить не буду. Ни на шаг. А ну, бегом по комнатам. Ко сну пора готовиться.
Константин Викторович замер с суровым видом. Наверное ожидал, когда у нас проснётся совесть. Наивный… Очень наивный человек…
— После отбоя на улице. — Тихо бросила в мою сторону Маша, а затем, решив не нервировать раздражённого вожатого, самая первая двинулась к корпусу. Мы так и не смогли перекинуться с ней даже парой слов. Имею в виду, парой слов о деле, которое волновало нас обоих. Рядом постоянно были люди.
Ее фразу, к счастью, не услышал никто. Кроме… меня, что вполне естественно, и Селёдки,
