Кожу обдувал приятный, тёплый ветерок… Никаких мыслей… Никаких желаний… Вдруг я почувствовал прикосновение к своему плечу. Лёгкое удивление заставило приоткрыть глаза. На меня, улыбаясь, глядела певица Клава Кока, одетая в розовое бикини. Фигура у девушки была настолько сексапильной, что я сразу возбудился, но совершенно лишился дара речи. Пока пытался выдавить из себя хоть слово, эта обворожительная нахалка снова коснулась моего плеча…
— Леонид Иванович, вставайте. Вы сами просили разбудить вас, когда пробьёт семь часов.
— Какие семь часов? — я наконец-то справился со своими голосовыми связками, зато очень удивился странному голосу певицы.
— Так колокол церковный пробил… — прозвучал ответ.
— Церковный колокол? — я в недоумении стал оглядывать берег в поисках храма, но он вдруг превратился в Марфу, которая в свете лучины больше походила на Фрекен Бок из мультфильма про Карлсона, чем на Клаву Коку. «У, сука, такой сон обломала!» — чуть не вырвалось у меня. — Марфа, а сегодня плюшки будут? — спросил я мстительно.
— Какие плюшки, Леонид Иванович?
— Вкусные! С творо… — запнулся я. — С сыром!
— С сыром? — лицо женщины приняло растерянное выражение. — Но птички на зиму улетели в тёплые края.
— Э-э… — теперь уже растерялся я. — Какие птички?
— О которых вы спросили. А-а, поняла! — вдруг неожиданно обрадовалась женщина. — Вам, наверное, хочется плюшек из теста? Наподобие праздничных голубков и куличей?
— Да, Марфа, ты угадала, — ответил я со вздохом. Разочаровывать эту добрую женщину совсем не хотелось. А ещё пришло понимание, что русский язык мне знаком не больше, чем латынь.
— Я в воскресенье слеплю птичек с сыром, — улыбнулась Марфа и вышла из комнаты.
Разговор сбил моё сексуальное возбуждение, появившееся во сне, но желание сходить до ветра не пропало. Я встал, быстро оделся по форме номер четыре, достал из-под топчана ночной горшок и отправился на двор. Решил, что с утра буду сам его опорожнять.
После посещения отхожего места я сразу в дом не пошёл, а занялся зарядкой на скотном дворе. Морозец бодрил! Тут же вспомнилась армия. Там не важно, какая была погода. Утренняя пробежка на три километра являлась обязательной. Я решил вспомнить забытые традиции. Ввести их, так сказать, в обязательный курс утренних процедур. Да и для тела полезно. Площадка внутри скотного двора вполне удовлетворяла мои планы. Вот на этом участочке я и начал утаптывать снежок. Правда, одежда совсем на спортивную не походила. Скорее на театральную. А вместо сапог — валенки. Бегать в туфлях я не решился.
Минут пятнадцать я тупо нарезал круги по двору. Потом стал совмещать бег с отжиманиями, приседанием, качанием пресса, подтягиванием. Под одним из навесов проходила не очень толстая жердь, выбрал её в качестве турника. Бег я закончил комплексом разминочных упражнений. Потом немного помахал руками и ногами, после чего отправился домой. Оказывается, пока я упражнялся, за мной наблюдал весь дом. Люди тут рано встают. Ивану Даниловичу надо на службу к восьми часам, Марии Васильевне в церковь, а у дворни своих забот хватает. Они вообще в четыре утра встают. Корову и коз подои, накорми остальную скотину, затопи печи, натаскай воды, замеси тесто… Короче, есть чем заняться. Однако на меня выходили посмотреть все.
— Это что же, теперь вы будете так э-э… заниматься каждое утро? — спросил Белкин, когда я зашёл в дом.
— Совершенно верно, Иван Данилович. Иначе без тренировок растеряю все навыки. Не желаете присоединиться?
— Нет, — он быстро покачал головой. — Пожалуй, не стану.
— Вы же хотели научиться тайной борьбе. А без хорошей зарядки это дело навряд ли выйдет, — решил я его подначить.
— Да Бог с ней, с этой тайной борьбой, — Белкин махнул рукою. — Стар я уже. Лучше мальчишек моих научите.
— Вы — старый? — безмерно удивляюсь. — А сколько вам лет?
— Тридцать.
— Тридцать!? — изумление скакануло ещё выше. — И это вы называете старостью? Да в тридцать лет люди только жить начинают. Глядя на вас с Марией Васильевной, можно подумать, что вы юны, как в первый день после свадьбы, — решаю польстить с утра хозяевам. Пусть день начинается с положительных эмоций. Доброе слово и кошке приятно.
— Вот уж скажете… — засмущалась Белкина, стоявшая рядышком.
— Честное благородное! — прижимаю левую руку к груди.
— Благодарствуем, Леонид Данилович, на добром слове. Храни вас Господь! А нам пора идти.
— Да, нам пора, — встрепенулся Иван Данилович.
— Тогда всего хорошего, — улыбаюсь вслед хозяевам дома, и тут замечаю, что во время всего разговора держал в правой руке ночной горшок. М-да…
Сразу к себе в комнату не иду. К моему пустому горшку добавляется ещё один, но уже наполненный чистой, горячей водой. По причине отсутствия душа придётся другим способом ухаживать за своей тушкой. В комнате я разделся, намочил полотенце принесённой водой и тщательно обтёр тело. Думаю, нужно попросить, чтобы Марфа или Прасковья специально разогревали для меня с утра пару вёдер. Принимать водные процедуры лучше в бане.
Только-только хозяева слиняли из дома, как в общей зале объявился Прохор. Всё правильно, барин с барыней уехали. Емельян и Прасковья вместе с ними. Теперь можно расслабиться. Тем более жена осталась за хозяйку, а значит, накормит и напоит чем-нибудь вкусным… Когда я вышел в общую комнату, он сидел у краешка стола и лопал деревянной ложкой какую-то похлёбку, заедая её румяной лепёшкой.
— Привет, племянник антихриста! — на меня вдруг напало игривое настроение. — Как поснедаешь, готовься.
— Э-э… — мужичок чуть не подавился. — К чему готовиться, Леонид Иванович? И почему это я — племянник антихриста?
— Потому, что я видел картины, на которых написаны херувимы. Так вот, ты на них совсем не похож. Кроме того, ты ещё вчера мог заметить щетину на моём лице. Однако даже не спросил, а не угодно ли мне побриться? Ну, и кто ты после этого? Как есть — племянник антихриста. А я-то считал тебя своим другом. Сапоги подарил… Нет, Прохор, злой ты. Уйду я от тебя…
— Куда ж вы уйдёте?! — это не на шутку всполошилась Марфа, слушавшая наш разговор с большим вниманием.
— Да хотя бы к вашей соседке, Дарье Михайловне. Она женщина чуткая, понимающая. Вдова опять же… — продолжал я куражиться. Про Дарью Михайловну мне рассказывал Прохор. Она была из мещан, и её дом стоял недалеко от дома Белкиных. Зря я при Марфе упомянул вдовушку. В результате узнал о ней столько нелестных слов, что стало стыдно за затеянный разговор.
— А Прохор вас мигом побреет, — пройдясь ядрёным языком по соседке-мещанке, Марфа принялась ублажать меня обещаниями. — Чего, кобель, расселся? Всё утробу свою ненасытную набить не можешь?! Видишь же, барина побрить надобно!
— Пустое, Марфа, — пытаюсь защитить ни
