24
Я устала, и поскольку всем персонажам моего повествования предстояло начать новую жизнь в новом мире, я подумала, что на этом нужно прервать рассказ о Лилли. У меня уже много лет не было молодых собеседников и энергия этих молодых людей меня поражала. Они разговаривали ночи напролет, урывая для сна час или два, носились верхом на лошади по окрестностям, совсем как Финн с Лилли. Правда, Эдди плохо держался в седле.
Мне казалось, что Шэннон и Эдди полюбили друг друга. Но как могла прийти мне в голову такая мысль, спрашиваю я вас? Наверное, это было плодом моего воображения.
Спала я плохо и утром, встав с постели, почувствовала слабость и головокружение.
Я позвонила в колокольчик, лежавший у кровати, и через несколько минут услышала торопливые шаги Бриджид. Ее веллингтоновские башмаки с характерным звуком шлепали по полу, и я всегда знала, что шла она, а не кто-то другой.
– Вы слишком увлекаетесь, – сказала, глядя на меня, Бриджид, и я смиренно опустилась на подушку, почувствовав себя маленьким ребенком. – Слишком много вечерних разговоров, и слишком поздно ложитесь спать. Когда вы, наконец, поймете, что вы старая женщина и не следует забывать о своем возрасте?
Несколько лет назад я нащупала в груди опухоль, и доктор сказал, что ее придется удалить. Я пришла домой, разделась и долго смотрела в зеркало на эти два круглых полушария – гордость всякой женщины, символ женственности, потенциальный источник питания для детей. Но сейчас, глядя на себя в зеркало, я почувствовала жалость к самой себе.
Я побежала на кухню к Бриджид. По моему лицу она поняла, что подтвердилось самое худшее, и мы в слезах обняли друг друга. «Вы должны быть сильной, Моди», – сказала она мне, назвав меня просто по имени Моди, что бывало редко. Мы никогда не допускали открытых проявлений симпатии друг к другу. Я сказала ей о том, что опухоль предстоит вырезать.
– У вас сильное сердце, мадам. Все обойдется, – твердо сказала она. И добавила: – А другого выхода нет?
– Облучение и химиотерапия, – отвечала я. – Но тогда у меня выпадут волосы и не будет сил ездить верхом на лошади.
Бриджид подумала.
– Нет, только не нож, – все, что она сказала.
И я выбрала химию. Когда мне сказали, что я пошла на поправку, я отправилась прямо в Дублин и купила себе кучу шелкового белья, весьма удивив продавщиц в магазине «Браун Томас».
Но вернемся к тому дождливому утру. Бриджид запретила мне вставать с постели, и я проспала весь день, но не отказалась от вечерней встречи со своими слушателями. Я надела пеньюар из розового атласа – он очень шел к моим ярко-рыжим волосам – и накинула на плечи старый палантин из горностая. Смелый мазок розовой губной помады, несколько капель духов– и я готова. Когда мои молодые слушатели вошли ко мне в комнату, я выглядела так, словно отправлялась в ночной клуб.
По моему распоряжению, они пообедали вдвоем, при свете свечей. Эта интимная обстановка должна была разжечь искру любви между молодыми людьми, во всяком случае, я надеялась на это. Их смутило то, что я была в постели, и я заметила, что, подходя ко мне, они держались за руки. «Ага!» – подумала я, но ничего не сказала. Поддразнивание не приносит ничего хорошего новому роману. Ведь все это так серьезно…
Я оттолкнула в сторону далматинов, освобождая молодым людям место в ногах моей широкой кровати с пологом на четырех столбиках. Шэннон уселась, подобрав под себя ноги, с тревогой посматривая на меня, и это меня очень тронуло. С каждым днем она нравилась мне все больше и больше.
Эдди пододвинул старое глубокое кресло и удобно расположился в нем. Он двигался как актер, естественно, непринужденно и грациозно. Он был не лишен чувства юмора, что очень мне нравилось.
– Вы очаровательны в этом наряде, Моди, – с широкой улыбкой заметил Эдди, и я с гордостью погладила свой горностай. Он всегда казался мне простым кроликом, хотя стоил целое состояние. Так бывает всегда, когда мы привыкаем носить меха.
– Благодарю вас, – ответила я Эдди; мамми всегда учила меня благодарить за комплимент, а не отделываться фразой вроде: «О, это старье…»
– Сегодня, дорогие мои, наши герои начинают новую жизнь, мы проследим за каждым из них. Начнем с Дэниела и Финна, прибывших в Бостон.
* * *
В тот год зимой в Бостоне стоял страшный холод, особенно в северной части, Норт-Энде. Дэниел с трудом шел по скользкой мостовой, возвращаясь в убогую лачугу, которую они с Финном снимали в самой бедной части города.
Дэниел вошел в каморку. Финна дома не было, и Дэн подумал, что, по крайней мере, ему не придется сразу же говорить брату, что он опять не нашел работы.
Низкий потолок комнатушки вынуждал его постоянно пригибаться. Дэн зажег единственную свечу и сложил ладони вокруг ее пламени, чтобы немного отогреть руки. В животе у него свирепо урчало от голода.
Он взглянул на кучу соломы в углу, зная, что под нею лежало целое состояние, которое могло бы изменить всю их жизнь. Ночами он видел, как Финн доставал из-под соломы бриллиантовое колье Лилли Молино и ощупывал каждый камень, злобно приговаривая, что, встреть он ее снова, обмотал бы эту вот нитку бесполезных бриллиантов вокруг ее белой шеи и задушил бы ее. Другого применения роскошному бриллиантовому колье он не видел.
Когда они только приехали в Бостон, Финн отправился в ювелирный магазин. В новых брюках из рубчатого вельвета, красном твидовом пиджаке и чистой рубахе, пожертвованных горожанами, он чувствовал себя достаточно солидным. Но когда он переступил порог устланного коврами крупного ювелирного магазина, глаза полдюжины одетых в визитки продавцов и их еще более респектабельных клиентов в ужасе остановились на нём. В магазине воцарилась мертвая тишина. Финн почтительно снял головной убор и направился к прилавку: «Доброе утро, дамы и господа», – непринужденно приветствовал он присутствовавших и улыбнулся в ожидании ответа, которого не последовало. Улыбка исчезла с лица Финна, когда двое из продавцов решительно шагнули к нему и, встав по обе стороны, взяли его под руки и со словами: «Здесь не место таким бродягам, как ты» – вытолкнули его на улицу.
Финн слишком поздно понял, что таких, как он, не пустят в крупные магазины, и поблагодарил Бога за то, что не показал им колье, потому что они, разумеется, подумали бы, что он его украл, и сделали бы все, чтобы его арестовали.
– Но ты же действительно его украл, – упрямо заметил Дэниел, выслушав вечером того же дня рассказ брата. – Это святая истина.
– Нет, вовсе нет, – горячо возразил Финн. – Нам с нее причитается. И притом гораздо больше, чем эта вещь!
И он тут же отправился к ростовщику, понимая, что тот даст меньше денег, но, по крайней мере, хоть что-то у них будет. Он утешал себя мыслью, что, когда найдет себе работу и добьется крупного успеха, сможет выкупить колье. И тогда никто не посмеет задаться вопросом, откуда у него такая драгоценность. Но ростовщик подозрительно посмотрел на Финна и сказал, что ему никогда не приходилось иметь дела с такими дорогими вещами, как эта, и что он не хочет остаток жизни провести в тюрьме вместе с Финном.
