Книга 24 - Зойка-пересмешница

— Тот, кто оружием смертельным… что? — Виктория учила латынь. Но так, как студенты учат ненужный, общеобразовательный предмет — за одну ночь, лишь бы сдать экзамен.

— Тот, кто лелеял смертный план, убит своим же порождением, вот справедливость высшая, — сухо промолвил Люцифер и вдруг вбил кулак в пол, заставляя костяшки пальцев лопаться, а Уокер — ойкать. — Прости. Прости меня.

— Эй, дьявол во плоти, всё закончилось, сам же сказал. — Ей хочется дотянуться до него, но тело стало неповоротливым, словно через мясорубку пропустили. — И закончилось хорошо…

— Шепфы и Шепфамалума больше нет. — Взглядом он ищет фундамент, в который можно уткнуться радужками и использовать, как опору. Сначала скользит по стенам, потом по стыкам паркета, но находит тот в ступнях Вики, которые она высунула из-под толстовки, сложившись домиком и натянув край одёжки до самых пят.

— То есть преступник был прав, когда говорил, что тем самым убьёт тёмного бога?

— И да, и нет. Богов нельзя убить — эта мысль есть везде, даже в вашей культуре. «Бог в твоём сердце», «стройте храмы в душé, а не на камне» и всё такое. Застенки Шепфамалума рухнули, он освободился и должен был развеяться, но это невозможно…

— … потому что бог.

— Да. И, чёрт его знает, может он вознёсся в свою обитель, может стал частью миров, с которыми связан… Но он остался, понимаешь? Не погиб, не исчез, просто есть хрен знает где.

— А второй?

— И второй — туда же. Выбрался из монумента. Думаю, плешивый ублюдок не учёл земной истории. Да, ваш мир создал Шепфамалум, но Шепфа, узрев людские страдания, внёс свою праведную лепту, и большинство религий стали поклоняться ему.

— Стоп! — Она вздрогнула, смешно сгибая-разгибая пальцы ног. Они — единственные — казались сейчас не помятым на фоне Вики. — Я это уже слышала, клянусь! Он, ну в смысле Бальмонт этот, сам говорил, мол, убить богов невозможно, и что если есть свет, то всегда будет тьма. Как же тогда Маль решился на…

— Решился на то, в чём ранее сомневался? Непризнанная, у нас нет никакого мануала по эксплуатации братьев-богов, а у них, вероятнее всего, нет никакого понимания, что мы из себя представляем. Они напоминают людей, сидящих с двух сторон стола, каждый из которых надкусил по яблоку вроде твоего, а потом, в делах и заботах, просто забыл о фрукте. И вот люди что-то пишут, они сильно заняты, а в яблоках тем временем заводится жизнь. Сначала микробы, простейшие организмы, потом черви изъедают нутро, появляются мушки, за ними — мухи… — мужчина перехватил её взгляд и уже не мог оторваться. — Как скоро два этих занятых господина почувствуют вонь и выкинут яблоки в мусорку, м-м?

— Ваши боги свободны, но они не среди вас и не несутся с красными стягами вершить свой джихад. А, кстати, откуда ты всё это знаешь? И поч-чему… — заикнулась, сверля в нём дыру, в которой от восторга задыхалась вся её нежность, — …почему ты всё ещё «Смит», «Смит»? Разве этот водоворот…

— Водоворот меняет личность Бессмертного, только если пролететь его, выйти и зайти снова.

— Анонимный VPN, — кивок понимания, — включить-выключить.

— И знаю я это всё, потому что водоворот и есть блядский сгусток энергии. Когда боги освободились, воронку хорошенько мотнуло, накрыло светом, тьмой, молниями. Разве что жабы сверху не посыпались, — она смотрит и смотрит и, внезапно, осознаёт, у него потухший взор, как у старика куда дряхлее облика Леонарда.

— Тогда почему у тебя лицо воина, который всё ещё собирается на грядущий Апокалипсис?

— Потому что богов нет. Или есть, но тех не найти. И лже-бога тоже нет. Сопляк стал смертным, назад не перемотать, — Люций опускает ресницы, откидываясь макушкой к стене, и выдыхает тихо, до звона в перепонках, — нет никого, кто может лишить крыльев. И нет никого, кто может вернуть вечность.

«Мой расстрел назначен на полдень, Непризнанная».

* * *

В языке индейских племён есть слово «mamihlapinatapei», занесённое в книгу рекордов Гиннеса, как самое лаконичное и лексически трудное для перевода. Но если объяснять, то его значение будет примерно следующим «взгляд между двумя людьми, в котором выражается надежда каждого на то, что другой станет инициатором того, чего ждут оба, но ни один не хочет быть первым».

Поэтому, вновь и вновь встречаясь глазами с Люцием, Уокер сначала терпеливо выжидает, потом делает то же самое, но с завидным нетерпением, а когда антракт их скрашенной кровью драмы слишком затягивается, встаёт и идёт в ванную комнату в абсолютной тишине.

Дверь она не закрывает, потому что не помнит, куда дела телефон, а свет нужен. Хотя сама гостиная не то что бы тем обласкана.

Зеркало над раковиной выглядит уцелевшей насмешкой. В квартире разрушено почти всё, досталось даже кафелю и сантехнике, но кусок серебра сверкает и отражает такую же, частично уцелевшую хозяйку обители. У Вики рассечена бровь, разбиты и без того пухлые губы, которые сейчас походят на жертв осиного гнезда, бордово-фиолетовой сливой на скуле до крыла носа наливается синяк, а на тело лучше не смотреть — на том нет живого места. Но больше всего жалко волосы, потому что порезы и ссадины заживут быстро, а причёска пробудет молчаливым напоминанием года два, не меньше.

— Ты в порядке? — Он достаточно деликатен, чтобы оставаться в глубине гостиной, не зная целей её похода. Ну и отлично, ну и пожалуйста! Пусть сидит там и думает, что ей попи́сать надо, поэтому выкрутила кран в щербатой, сколотой раковине на максимум, на принцессьих правах. Словно для неё это какая-то норма — ходить в туалет с открытой дверью. Нет.

— Да, — под шум воды она лезет в шкафчик и выуживает оттуда машинку для стрижки. Бесполезный подарок, который Уильям сделал вид, что оценил, а потом забыл здесь, в детройтской конуре. Такая, казалось бы, мелочь, оставить триммер в ванной, но она показательнее всех его восторженных слов. Виктория помнит, что тогда подумала: он лукавил, чтобы не обидеть её потуг с сюрпризом, ведь она так долго мучилась с выбором, не зная, что презентовать своему мужчине. И сейчас Уокер тоже думает… думает, что это просто не её мужчина, вот и вся проблема.

— Ты уверена? — Потому что у того мужчины, который её, напряжённый, хриплый бас. Он доносится из-за стенки.

— Абсолютно.

Палец у криминалиста непослушный: весь трясётся, будто с недельного перепоя, и не желает включать прибор. Она справляется, просто не с первого раза. Отстранённо замечает, что дело-то не в пальце — вся рука дрожит, а вторая поддакивает. Видит в