однажды было шепотом сказано ему на ухо.
Это было истинное имя, наконец обнаруженное после жизни, проведенной в поисках себя в темном мире. Имя Дэни в совершенстве отражало ее уникальность как особого творения Плотника. Оно идеально передавало ее природу как Его возлюбленной. И оно каким-то уникальным образом указывало на одну конкретную грань Его характера.
Дэни мысленно повторила это имя. Оно было таким красивым и совершенным. Казалось, что это имя всегда ей принадле-
124
жало, но она об этом не знала. Дэни ощущала свободу от своего «я» и от груза озабоченности, но в то же время осознавала свою уникальность в тысячи раз сильнее, чем когда-либо прежде. Казалось, что все уродливые рубцы, обременявшие и искажавшие ее личность, теперь исчезли. Наконец она может быть той, кем была на самом деле, — кем ее сотворил Эль-Ион.
Плотник посмотрел Дэни в глаза, кивая в знак того, что понимает освобождающее осмысление этого момента.
— Тот, кто проводит жизнь, пытаясь найти себя, никогда не достигнет цели. Но ты потерялась во Мне, и потому обрела себя.
Крепко сжав руку Дэни, Он добавил:
— И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звезды, вовеки, навсегда. Ты среди них. Это место создано Мною для тебя, чтобы ты сияла.
Дэни улыбалась, не догадываясь о сиянии своей улыбки. Она знала, кто она, и кому принадлежит, и не имела никакого желания смотреть в зеркало, чтобы одобрить или не одобрить то, что там увидит.
— Тебя многие хотят поприветствовать, — указал Плотник на толпу, все еще стоящую на некотором расстоянии.
— Вот она, — сказал Он, обращаясь к ним, — теперь она ваша!
Под Его радостным взором к Дэни бросились друзья и родственники. Она подняла руки, пытаясь защитить себя от натиска толпы, но потом поняла, что в этом нет нужды. В море лиц одно пробиралось к Дэни с величайшим нетерпением — лицо, которое нельзя было забыть.
— Мама! Мама!
— Дэни, девочка моя!
Объятия были крепкими и долгими. Когда-то неразлучные, дочь с матерью опять беседовали после четырнадцатилетней разлуки.
— Мама, я так по тебе скучала. Папа тоже скучает, и Анци, и все остальные. Мы все время говорим о тебе.
— Я знаю, я слышала, — она улыбнулась, как и прежде, но теперь в этой улыбке не было ни тени усталости. — Как ты могла подумать, что смерть помешает твоей маме совать свой нос в твои дела?
— О, мама, мне просто не верится.
— Ты здесь многое поймешь, доченька. Но есть те, кто тоже
125
хочет с тобой увидеться, — мама посмотрела поверх плеча Дэни и широко улыбнулась.
Не успела Дэни обернуться, как две руки нежно закрыли ей глаза. Этого никто не делал уже многие годы. Никто со времен детства, когда сзади подкрадывался брат и... Даррин!
Обернувшись, Дэни увидела лицо погибшего во Вьетнаме брата.
— Даррин, это ты! О, мой дорогой Иисус, это действительно ты! — Дэни разрыдалась. Так плачут только при встрече с теми, с кем не удалось должным образом попрощаться, — о, Даррин. До того как ты уехал во Вьетнам, я кричала на тебя. Я была такой глупой. Ты прощаешь меня?
— Успокойся, Дэни. Не вспоминай об этом. Конечно же, я прощаю тебя. Мы оба прощены, иначе мы здесь не оказались бы. Дай мне просто посмотреть на тебя, сестренка. Я наблюдал за тобой, молился о тебе, и я горжусь тобой.
Дэни никогда еще не видела его плачущим. Даррин, Кларенс, Харли и Эллис не проявляли своих чувств. Ребята могли обзывать их и бросать в них камнями, но они никогда не плакали. Теперь же Даррин стоял и, не стесняясь, плакал, но выглядел счастливым как никогда.
Дэни увидела, что Торел наблюдает за происходящим вместе с другими подобными ему существами, и это явно выше их понимания. Затем ее глаза опять встретились с одобрительным взглядом Плотника, и она услышала в своем разуме три слова — так четко, как будто эти слова прокричали: «Добро пожаловать домой».
ГЛАВА 8
— Я кое-что видел, — голос на другом конце линии был напряженным и решительным, — мне нужны эти сто баксов!
— Кто это?
— Муки.
— Это твоя бандитская кличка? Какое твое настоящее имя?
— Просто Муки.
— Ладно, Муки. Ты знаешь, где живет миссис Бернс? Напротив дома Роулсов, где была стрельба.
-Да.
— Можешь встретиться там со мной сразу же после школы?
— Я не хожу в школу.
— Тогда через час?
— Хорошо. Не забудьте о сотне баксов.
— Не забуду. Но только, если ты не будешь мне врать. Если ты меня дурачишь, то лучше скажи сейчас, потому что я это пойму и приду в ярость. А когда я в ярости, мне под руку лучше не попадаться. Ты, правда, что-то видел?
— Честное слово.
— О’кей. Тогда сто баксов твои. Увидимся через час.
Кларенс подъехал к дому Хэтти, на крыльце которого сидел худой угрюмый парень лет пятнадцати. На нем была яркая вельветовая рубашка, напоминающая одну из тех, которую когда-то носил Элвис. Рукава рубашки были закатаны до локтей. Кларенс не мог понять, что выражает этот фасон: последний писк городской моды, безвкусицу Муки или неудачный эксперимент с одеждой.
— Муки? Кларенс Абернати, — он по привычке протянул руку, и Муки неловко сжал его пальцы. Кларенс пригласил парня в дом, и они расположились в гостиной. Хэтти Бернс принесла молоко и пирожные, а затем ушла, как ее о том попросил Кларенс, заранее позвонив по телефону.
— Что ты можешь мне сказать?
— Около полуночи я возвращался домой по Джексон-стрит. Я живу на Деннис-лэйн в двух кварталах от Джексон, но иногда, чтобы срезать, хожу по Джексон. Я увидел эту
