Прямо скажем, не самая блестящая карьера.
— Надо мной посмеялись… — пробормотала Эск.
— Да. Ты говорила. Что ж, значит, еще раз пытаться ты не станешь. Я вполне тебя понимаю.
Наступило молчание, прерываемое только поскрипыванием матушкиного пера. Наконец Эск не выдержала:
— А этот путь…
— М-м?
— Он действительно приведет меня в Университет?
— Разумеется, — высокомерно отозвалась матушка. — Я же сказала, что найду способ проникнуть туда. К тому же — очень хороший способ. Тебе не придется утруждать себя уроками, ты сможешь разгуливать по всему Университету, и никто не обратит на тебя внимания — ты поистине станешь невидимкой. Ты там наведешь порядок. Но тебя обсмеяли, и вряд ли ты заинтересуешься тем, что я могу предложить… Или я неправа?
* * *
— Прошю, возьмите еще чашьку чая, госпожа Ветровоск, — предложила госпожа Герпес.
— Барышня.
— Просьтите?
— Барышня Ветровоск, — пояснила Матушка. — Три кусочка сахара, пожалуйста.
Госпожа Герпес пододвинула ей сахарницу. Хоть всякий матушкин визит она ожидала с нетерпением, эти посещения стоили ей немалого количества сахара. Рядом с матушкой кусочки сахара как-то не заживались.
— Очень плохо для фигюры, — намекнула домоправительница. — И, я слышала, для зубов.
— Фигуры, которая заслуживала бы упоминания, у меня никогда не было, а мои зубы могут сами о себе позаботиться, — хмыкнула матушка.
К сожалению, это было чистейшей правдой. Матушка маялась отменно здоровыми зубами, которых у настоящей ведьмы, по ее мнению, вообще не должно быть. Она по-настоящему завидовала бабке Аннапль, живущей за горой ведьме, которая аж к двадцати годам умудрилась потерять все зубы и могла с полным правом считаться истинной каргой. Это означало, что ей приходилось есть огромное количество супа, но вместе с тем она вызывала не меньшее уважение. И еще бородавки… Бабка без всяких на то усилий смогла заиметь лицо, похожее на носок, набитый камешками, в то время как матушка испытала на себе действие всех общепризнанных бородавкообразующих средств, но ей так и не удалось вызвать даже одну-единственную обязательную бородавку на носу. Везет же некоторым ведьмам…
— М-м? — промычала она, краем уха услышав, что домоправительница что-то прощебетала.
— Я говорю, — повторила госпожа Герпес, — чьто юная Эскарина — настояшьчее сокровишьче. Маленькая находка. Она подьдерживает полы в безукоризьненной, безукоризненной чистоте. Ей все по плечо. Я ей вчера сказала, я сказала: “Это твоя метла все равно чьто живет собьственной жизьнью”, — и знаете, чьто она мне ответила?
— Ума не приложу, — слабо откликнулась матушка.
— Она ответила, чьто пыль эту метлу боиться. Да, да, представьте себе!
— Угу, — буркнула матушка. Госпожа Герпес подтолкнула к ней свою чашку из-под чая и смущенно улыбнулась.
Матушка вздохнула про себя и, прищурившись, вгляделась в не очень-то ясные глубины будущего. С каждым разом фантазии оставалось все меньше.
* * *
Метла шаркала по коридору, поднимая огромные облака пыли, которая, если присмотреться внимательно, незаметно втягивалась в черенок. А если присмотреться еще пристальнее, то можно было увидеть, что на черенке этом имеются странные отметины, не столько вырезанные на нем, сколько льнущие к нему и на глазах меняющие облик. Но никто не присматривался. Эск сидела на широком подоконнике одного из высоких окон и смотрела на город. Сегодня она была рассержена больше обычного, так что метла атаковала пыль с непривычным рвением. Пауки, родительские паутины которых исчезали в небытии, удирали со всех восьми ног, мчась к спасению. Мыши внутри стен цеплялись друг за дружку, упираясь лапками в своды норок. В потолочных балках шуршали древоточцы, неумолимо вытягиваемые из своих ходов.
— Ты там наведешь порядок… — буркнула Эск. — Ха!
Она не могла не признать, что в ее настоящем положении есть и хорошие стороны. Еда была простой, но обильной, и Эск отвели на чердаке отдельную комнату, а это была прямо-таки роскошь, потому что она могла валяться в постели аж до пяти часов утра, что по матушкиным понятиям означало практически полдень. Работа ей выпала не из тяжелых. Эск начинала подметать, чтобы посох осознал, что от него требуется, а потом, пока он не закончит, могла заниматься своими делами. Если появлялся кто-нибудь чужой, посох тут же небрежно прислонялся к стене.
Но в то же время Эск не узнала о волшебстве ничего нового. Она могла заходить в пустые аудитории и разглядывать диаграммы, вычерченные мелом на доске, а в более продвинутых классах — и на полу, но их очертания оставались бессмысленными.
И неприятными.
Они напоминали картинки в Саймоновой книжке. Казались живыми Эск смотрела на крыши Анк-Морпорка и рассуждала. Письменные тексты — это всего лишь произнесенные людьми слова, втиснутые между листами бумаги и, в конце концов, там окаменевшие (в Плоском мире окаменелости были хорошо известны — огромные закрученные спиралью раковины и неудачно сконструированные существа, оставшиеся с тех времен, когда Создатель еще толком не решил, что хочет получить в итоге, и, так сказать, просто баловался от нечего делать с плейстоценом). А произносимые людьми слова — это просто-напросто тень реально существующих вещей. Но некоторые вещи слишком велики, чтобы их можно было заключить в слова, и даже слова бывают чересчур могущественными, чтобы подчиниться какому-то листу бумаги.
Из чего следует, что некоторые письмена и впрямь пытаются превратиться обратно в вещи. Тут мысли Эск вконец запутались, но, тем не менее, девочка осталась в уверенности, что подлинно магические слова — это те, которые гневно пульсируют, стараясь вырваться и стать настоящими.
У них не очень-то приятный вид.
Эск припомнила события предыдущего дня.
Денек выдался довольно необычный. Аудитории Университета устроены по принципу амфитеатра — ряды сидений (отполированных задами величайших магов Диска), круто опускающиеся к центральной площадке, где стоят стол и пара грифельных досок, а на полу оставлено достаточно места, чтобы вычертить учебную октограмму приличных размеров. Под рядами сидений скрыто огромное невостребованное пространство, и Эск обнаружила, что оттуда удобно наблюдать за происходящим, глядя на преподавателя в просветы между загнутыми на концах туфлями учеников. Там ее охватывал бесконечный покой, и бубнящие голоса лекторов плыли над ней подобно жужжанию слегка обалдевших пчел в огороде, где росли матушкины травы. Такое впечатление, что здесь вообще не занимались практической магией, променяв ее на слова. Волшебники, похоже, очень любили слова.
Но вчера все было по-другому. Эск сидела в пыльном полумраке, пытаясь сотворить хотя бы какое-нибудь простенькое чудо, как вдруг услышала скрип открываемой двери и топот башмаков по полу. Это само по себе было удивительно. Эск выучила расписание наизусть и знала, что второкурсники, которые обычно занимают эту аудиторию, сейчас спустились вместе с Джеофалом Шустрым в гимнастический зал, чтобы заняться зачатками дематериализации
