Предисловие А. С. Байетт
Помню, как я впервые купила книгу Пратчетта (роман «К оружию! К оружию!») в книжном магазине на Слоун-сквер. Тогда мне отчаянно хотелось хотя бы психологически очутиться где-нибудь в другом месте, и яркая стопка романов о Плоском мире показалась мне подходящим для этого средством. Я принялась их листать. Не могу сказать, что обложки Джоша Кирби с его буйными драконами и розовыми пышногрудыми мультяшными женщинами были в моем вкусе. Но в конце концов меня покорило слово «Анк-Морпорк». Такое выдумать мог только настоящий писатель. К тому же в моем детстве существовал другой Плоский мир – в сборнике скандинавских саг была иллюстрация индийского мифа, повествующего о том, что земля балансирует на четырех слонах, стоящих на гигантской черепахе, обвитой змеей.
Притащив книгу домой, я проглотила ее залпом, и все – меня затянуло в этот мир с головой. Следом я купила оставшиеся книги и прочитала их по порядку. С тех пор каждое лето, обдумывая уже собственные книги, я перечитываю эти произведения заново. И каждый раз вдруг нахожу новую шутку, которую не поняла с первого раза. К тому же этим романам присуща совершенно необычайная сила повествования великого рассказчика. Позже я стала ценить и искусство Джоша Кирби. Его творениям свойственна разудалая энергия и замысловатость – как дерзкая, так и изощренная, – которая идеально подходит для иллюстрации этих историй.
Терри Пратчетт говорил, что его читатели – это люди, профессионально работающие с компьютерами. Но его романами не меньше увлекаются и мои друзья из литературного мира (однажды в книжном магазине, где я проводила встречу с читателями, мне пришлось очень вежливо выкручивать свежую книгу – кажется, это был роман «Вор времени» – из рук моего многоопытного и блестяще эрудированного редактора). А на прошлой неделе у меня состоялась интересная беседа с одним высоколобым философом о воображаемых мирах вообще и о Плоском мире в частности. А еще есть люди, которые в принципе не читают ничего, кроме Пратчетта. Например, мальчишки двенадцати лет, ненавидящие книги. Поэтому я надеюсь, что Пратчетта никогда не станут преподавать в школе – не случайно биография на обороте первых книг Пратчетта утверждала, что «некоторые люди считают это литературой». Безусловно, это литература, но такая, которой лучше всего наслаждаться в уединении и покое.
Дж. Р. Р. Толкин придумал термин «вторичный мир» для обозначения вымышленных фантастических миров с собственной географией, животными, историей и народами. Человечество всегда нуждалось в иных реальностях, где существовали бы воображаемые вещи и жили другие, отличающиеся от нас люди. Все это богато представлено в многочисленных произведениях – от сказок и мифов народов мира до городских легенд.
Создатель вторичных миров должен обладать неисчерпаемой изобретательностью – как в широком масштабе, так и в мельчайших деталях. Мир Пратчетта оттого и прекрасен, что его питает чистая энергия великого рассказчика: он показывает нам все, что мы хотим узнать о драконе, стражнике, сюжете или месте действия. Он рассказывает нам намного больше того, что мы могли ожидать, и это действительно производит впечатление.
От книги к книге Пратчетт становится лучше, а его мир – еще затейливее. Он сильнее привязывается к своим персонажам, которые становятся все более и более сложными: просто вдумайтесь, какой извилистый жизненный путь проходит капитан Ваймс – от горького пьяницы, возглавляющего деморализованную Ночную Стражу, до командора, способного арестовать одновременно две армии за нарушение мирного договора. Пратчетту становится все труднее испытывать неприязнь к придуманным им образам. Он может изобрести причудливые второстепенные формы жизни: например, принадлежащего Ваймсу бесенка из «Груши» (он же персональный бес-органайзер), чье существование искупается его способностью вести офисную канцелярию; или бухгалтера по имени Э. И. Пессимал, посланного проинспектировать Стражу и в конце концов ставшего героем. (Википедия постоянно объясняет мне Пратчетта. Вот я, например, не знала, что слово «пессимальный» означает «плохой в максимально возможной степени» или «не обладающий достаточным качеством или ценностью».) Но под его пером может рождаться и настоящее зло: взять хотя бы господина Кнопа, негодяя из романа «Правда», или главного квизитора Ворбиса из «Мелких богов» – обоим свойственны беспощадная целеустремленность, настоящая жестокость и ограниченный взгляд на жизнь, изменить который не дано никому.
Как говорил Толкин, вторичные миры должны быть гармоничными. Всегда существует риск, что создатель ударится в романтику или захочет оказать воздействие на читателя – дидактическое или сентиментальное. Я перечитывала Толкина ради пейзажей и постоянного ощущения опасности и всегда испытывала проблемы с произведениями об обычных детях, оказавшихся во вторичных мирах. Дж. К. Роулинг блестяще проработала магию в своем произведении, но ее мир берет начало в школе-интернате, в которую мне совсем не хочется возвращаться. Мне никогда не нравился К. С. Льюис, поскольку я чувствовала, что он пытается морально манипулировать как мной, так и персонажами. Филип Пулман пишет красиво и драматично, но он постоянно полемизирует с Льюисом, отчего рискует сорваться в ту же дидактичность и родительский контроль. Пратчетт же, несмотря на подчеркнутую буффонаду и совершенно кошмарные или, наоборот, чрезмерно сложные для понимания шутки, каким-то образом демонстрирует взрослую мудрость. Как читательница я ему доверяю.
Как-то раз один телевизионный интервьюер спросил меня: «Разве все это не про нас самих?», и я с негодованием ответила: «Нет!», потому что мне важно, чтобы мой вторичный мир был другим – отдельным от меня, но при этом гармоничным. Но следует все же признать: Пратчетт пишет о нас. Он одинаково хорошо разбирается как в полицейских, бизнесменах, мошенниках, убийцах, банках, акциях и музыке, так и в гоблинах, ведьмах, драконах, троллях и гномах. Ну и, конечно же, в компьютерах. Но то, что он пишет, нельзя назвать ни сатирой, ни аллегорией. Все, что он помещает в свой мир, потом живет в этом мире – по своим собственным энергетическим и логическим законам.
Многие рассказы, собранные под обложкой книги «Мерцание экрана», описывают вторжения из вторичных миров в наш. Писатель-фантаст убивает героя-варвара, а потом встречает его на пороге дома, когда тот приходит познакомиться со своим создателем. Смерть пляшет на дискотеке. Первый рассказ, «Предприятие Аида», был написан Пратчеттом в тринадцать лет. Речь в нем идет о вторжении дьявола в квартиру рекламщика. Пратчетт извиняется за свой первый опыт, но нельзя не увидеть в нем очень бодрый темп и неплохую концовку. Впрочем, всем его рассказам свойственны крепкие концовки. Особенно мне нравится тот, который основан на реальном инциденте 1973 года, когда из перевернувшегося в Голливуде грузовика выпало несколько ящиков с цыплятами, и они поселились в кустарнике. А еще мне симпатична странная история, в которой отчаявшиеся путешественники оказываются заперты в мире викторианских рождественских открыток – с сугробами, покрытыми «серебристыми блестками», чудовищными дроздами и «жуткой прямоугольной щелью». Есть рассказы и о компьютерах, в том числе один, написанный в 1990 году. Повествование в нем ведется от лица дружелюбного ремонтника – не очень умного, но неплохо разбирающегося в технике. Он работает с машинами, внутри которых люди создают собственные реальности (рассказ опять же с отличной концовкой!).
