мучительных годах, которые он провел с Джозефиной, о том, как она безумно его ревновала, как тщательно продумывала свои истерики. «Причина — в ее неуверенности в себе», — со знанием дела говорила Джулия, полагая, что в не столь уж отдаленном будущем у нее появится возможность наладить с Джозефиной дружеские отношения.
— Сомневаюсь, дорогая.
— Почему? Я не могу не питать теплых чувств к той, что любила тебя.
— Это была довольно жестокая любовь.
— Возможно, в какой-то момент она поняла, что расставание неминуемо, но, дорогой, ведь были и счастливые годы.
— Да, — ответил он, однако на самом деле забыл о том, что любил кого-то до Джулии.
Ее великодушие иногда поражало его. На седьмой день их медового месяца, когда они пили вино в маленьком ресторанчике на берегу моря, он случайно достал из кармана письмо от Джозефины. Оно прибыло днем раньше, и он спрятал его из боязни причинить боль Джулии. Собственно, это письмо Картера не удивило: он достаточно долго прожил с Джозефиной, чтобы знать, что она не оставит его в покое и на время медового месяца. Теперь даже ее почерк вызывал у него отвращение: очень аккуратные, маленькие буковки, написанные черными, цвета ее волос, чернилами. Джулия была платиновой блондинкой. Как он мог раньше думать, что черные волосы — это прекрасно? Как мог с нетерпением вскрывать конверты, надписанные черными чернилами?
— Это письмо, дорогой? Я не знала, что приносили почту.
— Это письмо от Джозефины. Оно прибыло вчера.
— И ты его до сих пор не распечатал! — только воскликнула она, не добавив ни слова упрека.
— Я не хочу о ней думать.
— Но, дорогой, а вдруг она заболела?
— Только не она.
— Или у нее проблемы с деньгами.
— Своими эскизами костюмов она зарабатывает гораздо больше, чем я — рассказами.
— Дорогой, надо быть добрее. Мы можем себе это позволить. Ведь мы так счастливы.
Картер вскрыл письмо. Хотя оно было доброжелательным и не содержало ни единой жалобы, он прочел его с отвращением:
«Дорогой Филип,
Я не хотела портить вам свадебную церемонию, поэтому не подошла, чтобы попрощаться и пожелать вам обоим огромного, безмерного счастья. Я видела Джулию: она потрясающе красива и очень, очень молода. Ты должен заботится о ней, я-то знаю, как хорошо ты умеешь это делать, дорогой Филип. Глядя на Джулию, я спрашивала себя, почему ты так долго не мог решиться уйти от меня. Глупый Филип. Чем скорее ты бы сделал это, тем меньше боли ты бы мне причинил.
Полагаю, тебе не интересно, чем я теперь занимаюсь, но на случай, если ты хоть немного тревожишься из-за меня, а ты вечно о чем-то тревожишься, иначе ты просто не можешь, скажу, что я очень много работаю над серией рисунков для — ты только представь себе! — французского издания „Вог“. Они платят мне огромные деньги, пусть и франками, и мне совсем не до печальных мыслей. Я только один раз — надеюсь, ты не против — зашла в нашу квартиру (уж, прости) поискать очень важный для меня эскиз. Нашла его в нашем общем ящике, „банке идей“, ты помнишь? Я думала, что забрала все, но он завалился между страницами рассказа, который ты начал писать в то божественное лето, в Напуле, да так и не закончил. Что это я все пишу, ведь я только хотела сказать: „Будьте счастливы вдвоем“.
С любовью, Джозефина».
Картер протянул письмо Джулии со словами: «Могло быть и хуже».
— Думаешь, она хотела, чтобы я его прочитала?
— Да, ведь оно адресовано нам обоим, — тут он вновь подумал, до чего же хорошо не иметь секретов друг от друга. Все последние десять лет ему многое приходилось скрывать, даже порой нечто совершенно невинное, из страха, что Жозефина его неправильно поймет, впадет в бешенство или перестанет с ним разговаривать. Теперь ему нечего было бояться: Джулии он мог во всем довериться и даже повиниться перед ней, зная, что она посочувствует и все поймет. — Я по глупости не показал тебе письмо еще вчера. Больше это не повторится. — Он попытался вспомнить строку Спенсера: «…покойная гавань после бурных морей».
Дочитав письмо, Джулия посмотрела на мужа.
— Я думаю, она удивительная женщина. Такое милое, милое письмо. Ты знаешь, я… разумеется, только изредка… немного волновалась из-за нее. В конце концов, мне бы не хотелось потерять тебя после десяти лет, прожитых вместе.
Когда, возвращаясь в Афины, они сидели в такси, она спросила: «Вы были счастливы в Напуле?»
— Да, полагаю, что да. Я не помню, но все было по-другому.
Шестым чувством влюбленного он почувствовал, как она отдалилась от него, хотя их плечи по-прежнему соприкасались. Солнце все еще заливало асфальт, их ждала сладостная сиеста, а между тем…
— Что-то не так, дорогая? — спросил он.
— Да нет, только… ты думаешь, придет день, когда ты скажешь об Афинах, как только что сказал о Напуле? «Я не помню, но все было по-другому».
— Какая же ты у меня милая дурочка. — Он поцеловал ее. Тут они прижались друг к другу и обнимались на заднем сидении такси до самых Афин, а когда автомобиль влился в густой уличный поток, Джулия чуть отодвинулась, выпрямилась, поправила волосы. «Пожалуй, холодным тебя не назовешь», — промолвила она, и он понял: все наладилось. Если у них и возникали разногласия, то лишь на минуту, и виновата в этом Джозефина.
Когда они поднялись с кровати, чтобы пойти обедать, она сказала: «Ты должен написать Джозефине».
— О, нет!
— Дорогой, я понимаю твои чувства, но она прислала замечательное письмо.
— Ладно, пошлю ей открытку.
На том и порешили.
В Лондон они вернулись осенью, приближалась зима, во всяком случае, дождевые капли на асфальте сразу же застывали. Картер и Джулия уже забыли, как рано зажигаются в Англии уличные фонари, по пути попадались только заводы: «Жилетт», «Лукозейд», «Смитс крипс», а вот Парфенона нигде не было видно. При виде рекламных щитов авиакомпании БОЭК: «БОЭК доставит вас куда захотите и привезет обратно» — молодожены совсем загрустили.
— Как только приедем, включим все электрокамины и сразу станет тепло, — заверил жену Картер.
Однако, когда они открыли дверь квартиры, выяснилось, что электрокамины уже включены. Маленькие красные островки приветливо светились в глубине гостиной и спальни.
— Это сделала какая-то фея, — улыбнулась Джулия.
— Только не фея, будь уверена, — ответил Картер. Он уже заметил на каминной полке конверт, надписанный черными чернилами и адресованный «Миссис Картер».
«Дорогая Джулия,
Вы не станете возражать, что я называю вас Джулией, не так ли? Должно быть, у нас много общего, раз
