гордился собой. Apres seulement deux coups…[69]
— Jamais trois?[70] — спросила мадам Воле, засмеялась и пролила несколько капель вина на воротник свитера.
— Jamais.
— Je suis saoule.
— Moi aussi, cocotte.[71]
— Кукарекать, как петух… по крайней мере, это фантазия. У моего мужа фантазий не было. Он придерживался исключительно традиционного способа.
— Pas de vices?
— Helas, pas de vices.[72]
— И все-таки тебе его недостает.
— Он так усердно трудился. — Мадам Воле опять захихикала. — Подумать только, какое-то время ему приходилось трудиться с нами обеими.
— Тебе было скучно?
— Это вошло в привычку… а так трудно отвыкать. Я до сих пор просыпаюсь в пять утра.
— В пять?
— В этот час он проявлял наибольшую активность.
— Мой муж был очень маленький, — задумчиво произнесла мадам Дежуа. — Не в смысле роста, разумеется. Два метра, куда уж больше.
— О, с этим у Поля было все нормально… но всегда одинаково.
— Так почему ты продолжаешь любить этого человека? — Мадам Дежуа вздохнула и положила большую руку на колено мадам Воле. На пальце блестел перстень-печатка, который, скорее всего, принадлежал ее мужу. Мадам Воле тоже вздохнула, и я подумал, что им снова стало грустно, но тут она икнула, и обе рассмеялись. — Tu es vraiment saoule, cocotte[73].
— Мне недостает Поля или дело в привычке? — Внезапно она встретилась со мной взглядом и густо покраснела, до самого воротника забрызганного вином свитера винно-красного цвета.
Мадам Дежуа, даже не понижая голос, повторила, успокаивая ее:
— Un anglais… ou un americain[74]. Знаешь, каким ограниченным был мой любовный опыт до того, как умер мой муж? Я любила его, когда он кукарекал, как петух. Я только хотела, чтобы он был счастлив. Я радовалась, когда он был счастлив. Я обожала его, и однако в те дни j'ai peut-être joui trois fois par semaine[75]. Большего я и не ожидала. Мне казалось, что это предел.
— У нас было три раза в день, — мадам Воле опять захихикала. — Mais toujours d'une façon classique[76]. — Она закрыла лицо руками, всхлипнула. Мадам Дежуа обняла ее за плечи. Обе молчали, пока официант уносил остатки bouillabaisse.
2
— Мужчины — забавные животные. — Наконец нарушила длинную паузу мадам Дежуа. Им уже принесли кофе и рюмку виноградной водки, в которую они по очереди макали кусочки сахара, а потом кормили ими друг друга. — Животным тоже недостает воображения. У собаки нет никаких фантазий.
— Как же я иной раз скучала, — вздохнула мадам Воле. — Он мог постоянно говорить о политике и каждое утро в восемь часов включал телевизор, чтобы посмотреть выпуск новостей. В восемь! На что мне эта политика? Но, когда я спрашивала у него совета по какому-то действительно важному делу, ему это было совершенно неинтересно. А вот с тобой я могу говорить о чем угодно, обо всем на свете.
— Я обожала своего мужа, — подхватила мадам Дежуа, — однако только после его смерти открыла в себе способность любить. С Полин. Я не смогу тебя с ней познакомить. Она умерла пять лет тому назад. Я любила ее даже больше, чем Жака, и однако не отчаялась, когда она умерла. Я понимала, что это не конец: к тому времени я уже знала, что способна сильно любить.
— Я никогда не любила женщину, — призналась мадам Воле.
— Chérie[77], тогда ты не знаешь, что такое любовь. С женщиной тебе не придется довольствоваться une façon classique, и это не будут всего три раза.
— Я любила Поля, но он во всем отличался от меня.
— Полин была женщиной, а Поль — всего-навсего мужчина.
— О, Эмми, ты дала ему такую точную и полную характеристику. Как тонко ты все чувствуешь, все понимаешь. Мужчина!
— Если задуматься об этом, их маленькая штучка — просто смех. Если уж на то пошло, кукарекать-то тут не о чем.
Мадам Воле засмеялась.
— Cochon.
— Может, от нее и можно получить удовольствие, если закоптить, как угря.
— Прекрати. Прекрати! — От смеха обе чуть не попадали со стульев. Само собой, они напились, но были такие милые.
3
Какими далекими теперь казались и глинистая дорога Троллопа, и тяжелые башмаки мистера Кроули, и его трепетные, застенчивые ухаживания. Мы покрываем во времени дистанции огромного размера, как астронавты — в космосе. Когда я вновь посмотрел на моих соседок, головка мадам Воле покоилась на плече мадам Дежуа.
— Я такая сонная.
— Этой ночью ты хорошо выспишься, chérie.
— Какой тебе от меня толк. Я ничего не умею.
— Влюбленные учатся быстро.
— Но влюблена ли я? — спросила мадам Воле, выпрямилась и взглянула в темные глаза мадам Дежуа.
— Если б ответ был отрицательный, ты бы не задавала вопроса.
— Но я думала, что больше никогда не смогу полюбить.
— Другого мужчину не сможешь, — согласилась с ней мадам Дежуа. — Chérie, у тебя слипаются глаза. Пойдем.
— А счет? — спросила мадам Воле, словно пыталась отдалить решающий момент, после которого уже не могло быть дороги назад.
— Я заплачу завтра. Какое красивое у тебя пальто, но недостаточно теплое для февраля, chérie. Ты создана для того, чтобы о тебе заботились.
— Ты вернула мне уверенность в себе, — сонно улыбнулась мадам Воле. — Когда я пришла сюда, мне казалось, что жизнь кончена…
— Скоро, я обещаю, ты будешь смеяться над прошлым.
— Я уже смеюсь, — ответила мадам Воле. — Он действительно кукарекал, как петух?
— Да.
— Никогда не смогу забыть того, что ты сказала о копченом угре. Никогда. Если б я увидела его сейчас… — Она снова засмеялась и, покачнувшись, оперлась на руку мадам Дежуа, направляясь к двери.
Я наблюдал, как они переходят улицу, направляясь к автомобильной стоянке. Внезапно мадам Воле подпрыгнула, бросилась мадам Дежуа на грудь, обняла за шею. Порыв ветра донес до нас с мсье Феликсом ее серебристый смех. Меня радовало, что она вновь обрела счастье. Меня радовало, что она попала в добрые, надежные руки мадам Дежуа. Какой же болван этот Поль, думал я, досадуя на себя за то, сколько возможностей я упустил.
Право собственности
Какое удивительное ощущение мира и покоя посетило Картера во время свадебной церемонии, когда в сорок два года он, наконец, решил связать себя узами брака. Даже церковная служба доставила ему истинное наслаждение, за исключением того мгновения, когда, ведя Джулию по проходу, он заметил Джозефину, утиравшую слезы. Собственно, присутствие Джозефины в церкви являло собой одно из свидетельств искренности его отношений с Джулией. Секретов от нее у него не было. Они часто говорили о десяти
