тянулась длинная скамеечка, на которой сидели, дожидаясь своей очереди, люди. Они переговаривались друг с другом, иногда, кроме русского языка, проскальзывала и украинская речь.
Дежурный — смуглый красавец с длинным казацким чубом вопросительно вскинул голову.
— Здравствуйте! Мне бы к начальнику уголовного розыска товарищу Овчинникову… — Я показал удостоверение.
— По коридору и направо. На очередь не глядите.
— Спасибо!
Я зашагал по узкому коридору, увидел табличку на дверях начальника подотдела угро и, постучав, зашёл внутрь.
Сидевший за столом грузный широкоплечий мужчина — скорее всего сам Овчинников — как раз опрашивал плачущую женщину, почти каждое слово которой сопровождалось всхлипами и рыданием.
— Я на Александровской живу… Муж на фабрике работает, а я хозяйство веду. Слышу — в двери стучат. Думаю — муж с работы пораньше вернулся. Открываю дверь, а там молодой хлопец, лет семнадцать-восемнадцать наверное. Чистенький такой, опрятный. И главное — лицо порядочное…
Она вытерла глаза большим платком и продолжила.
— Спрашивает — «Вам масло сливочное надо? Недорого отдам». Показывает здоровенный такой кусок: как и приволок — не знаю. Я гляжу: масло хорошее, жирное, свежее… А главное — стоит недорого. Взвесили — один пуд четыре фунта. Я, значит, деньги ему платю, масло забираю…
Её тело снова содрогнулось. Овчинников с тоской взглянул на неё.
— То есть вы купили пуд с лишкой масла… Ну и что?
— Купила, товарищ начальник, дура такая! Чтобы масло не стаяло, решила положить на ледник. Стала резать на куски — а там, внутрях, каменюка лежит здоровенная, на тридцать фунтов потянула. Оказывается этот ирод булыжник мне подсунул, только маслом сверху обмазал, чтоб я сразу не догадалась.
— Хорошо, гражданка Еремеева, понял я вашу беду. Постараемся помочь и найти этого субчика.
Он постучал кулаком по стене.
— Мамед! Зайди ко мне.
Я невольно усмехнулся такому способу связи.
Пока Мамед — очевидно один из здешних «оперов» не пришёл, я воспользовался паузой и показал удостоверение.
— Товарищ Овчинников, здравствуйте! Я — Быстров, из ДонОблУгро. Вам должны были отправить телеграмму…
— Всё верно, Быстров! А что — разве тебя на вокзале не встретили? — удивился Овчинников.
— Как видите. Ничего страшного, сам дошёл.
Вошёл Мамед — невысокий, тёмный, с густой вьющейся шевелюрой и не менее густыми усами.
— Вызывали?
— Вызывал. Видишь гражданку, — Овчинников показал на Еремееву. — Допроси её как положено и всё показания запиши. Похоже у нас опять масляные жулики завелись.
— Сделаем! — Мамед посмотрел на женщину. — Пойдёмте со мной, пожалуйста.
Они вышли из кабинета, а я, спросив разрешения, сел на освободившийся стул.
— Вот такие у нас дела, Быстров, — заговорил Овчинников. — Эта гражданочка далеко не первая, кого так облапошили. Причём по всем приметам орудует парочка: молодой парень и мужик постарше. Мы их про себя отцом и сыном кличем — уж больно приметы схожи. То камень маслом обмажут и продадут, то в бетон…
Он так и произнёс это слово — «бетон», но я догадался, что под ним понимаются жестяные бидоны.
— … воды нальют. Масло же лёгкое, поверху плавает. Сразу не разберёшь…
Тут Овчинников опомнился.
— Извини, что своими делами гружу… Так говоришь — не встретили тебя.
— Бог с ним! — отмахнулся я. — Не встретили — так не встретили. Я не в обиде.
— Так-то оно так… Просто я за тобой Веню Дохина посылал, а он такой, в лепёшку разобьётся, но поручение выполнит.
Овчинников снова постучал в стену.
— Мамед!
— Секунду! — донеслось с той стороны.
В дверях снова нарисовался усач.
— Ты Веню Дохина когда видел?
— Часа два назад. Он собирался какого-то товарища из Ростова встречать, а по пути хотел домой к себе заскочить. А что?
— Тогда знакомься, это и есть товарищ из Ростова — Быстров…
— Георгий. Можно Жора, — сказал я.
— Ну, а это наш самый ценный сотрудник угро — Мамед Челик. Хоть папа у Мамеда и был турецко-подданный, но сам Мамед — наш человек до мозга костей!
Мы с Мамедом пожали руки.
— Георгий, если не затруднит — сгоняй с Мамедом к Дохину на квартиру. Что-то мне тревожно, — попросил Овчинников.
Глава 24
Мы вышли на улицу. Воздух постепенно наполнялся весенним теплом. Ничего не напоминало о том, что когда-то здесь лежал снег, разве что вездесущие лужи и грязь. Они были везде, поэтому постоянно приходилось перепрыгивать их и скакать как сайгаки. Естественно, на пользу гардеробу это не шло.
— Далеко идти? — спросил я, в очередной раз отряхивая обделанную грязью штанину.
— А что — спешишь куда-то? — усмехнулся Мамед.
— Я так-то сюда не в отпуск приехал, а по делам.
— Насчёт Федорчука что ли?
— А ты его знаешь?
— Нет, этим вопросом Веня занимался. Так что не переживай, коллега, впустую время не потратишь. Сейчас придём к Вениамину на хату, узнаем, что с ним приключилось, ну и заодно про этого Федорчука всё, что тебе надо, выяснишь.
Несмотря на свою экзотическую внешность и турецкое происхождение, по-русски он говорил чисто и даже без малороссийского акцента.
Хотя, украинский мой спутник знал — это выяснилось, когда Мамед случайно столкнулся с каким-то знакомым и перекинулся с ним парой фраз, причём это действительно была «мова», а не распространённый тут суржик, отголоски которого мне довелось слышать и в Ростове.
— Слушай, а турецким ты тоже владеешь? — спросил у Мамеда я.
— И турецким, и греческим, — с гордостью сообщил он. — Ещё английского чуток, но так… «здрасьте — до свидания, принеси — подай». Когда в порту грузчиком работал — научился. Ты б знал, сколько я на своём горбе всяких мешков перетаскал! Чуть не надорвался! Одна польза — языки учил.
— Да ты прям полиглот! — восхитился я.
— Какой есть! Абы кого к нам не берут, — засмеялся он.
Я кивнул. В милицию принимали грамотных, умеющих устно и письменно пересказывать как содержание книг, так и события. Милиционеры были обязаны знать арабские и римские цифры, и владеть основными правилами арифметики: сложение, вычитание, умножение и деление. К этому добавлялось знакомство с географической картой, понятие о странах света и частях света, знание устава гарнизонной службы, умение ездить верхом. Ну, и конечно, владение стрелковым оружием, включая его разборку и сборку — без этого просто никак.
Ещё б зарплату
