Графиня саркастически улыбнулась. Определила сигару в пепельницу. Сцепила пальцы на затылке, вальяжно откинулась на спинку кресла. Забросила ногу на ногу, поболтала в воздухе полуснятой туфелькой — Павел Иннокентьевич прекрасно видел этот маневр сквозь прозрачную столешницу. Покачала головой:
— Ну что вы! Предметом спора были исключительно сроки. Борюсик напоминал, что Лехе было приказано меня убить, а не тащить туда. А тот отбрехивался, что нет никакой разницы, убить сейчас или потом, опознавать будут исключительно по ДНК-грамме. Зато я — не уличная девка, явно выносливая и продержусь долго.
Каперанг тихонько выругался. По долгу службы ему случалось сталкиваться с самыми разнообразными проявлениями человеческой натуры, да и собственную натуру проявлять доводилось по-всякому. Скажем, выбивание информации, в том числе, в случае необходимости, и физическое, не вызывало у него никаких эмоций. Надо — значит надо. Но это… а женщина продолжала:
— Так что когда этот типус расковал мне ноги и появился пусть и маленький, но люфт по вертикали — руки-то были над головой, наручники на карабине, карабин на цепи — я его, родимого, того… зашибла, в общем. Ногами. Нет, вы представляете — ведь вплотную подошел! Хватило же наглости! Решил, видимо, что я уже в полной кондиции. Тем более что во рту кляп, точно больше не укушу. Идиот, что с него взять. Хотя… может быть, и не идиот. Просто ему не хватило… терпения, наверное. Или навыка сделать все как следует и верно оценить результат. Если есть время, навыки и достаточно терпения, ломаются все. Мне просто повезло. А потом… хотела уже выбираться, там, по-хорошему, и делать-то было нечего, кости ведь целы остались, нос не в счет. Зацепиться ногами повыше карабина, открыть его, спрыгнуть, потом ключ-карту достать у Лехи из кармана, снять наручники… нож у него был, правильный нож, острый, как он меня им… м-да. В общем, на первое время в качестве оружия подходил, а там еще что-нибудь подвернулось бы… да силы не рассчитала. У меня же болело вообще все, вот и не смогла определить, насколько сильно пострадала именно спина. Сорвалась, и весь вес пришелся на плечевые суставы. А им-то и без того досталось. Поверьте, я даже не помню, как меня сняли с цепи. Очнулась уже на топчане и десантура вокруг толпится.
Она отпила глоток коньяка и покивала, подтверждая качество продукта.
— Потому, повторяю, кто, где и как Яковлеву билет на тот свет оформил — не ко мне вопрос. Правда, когда Одинцов выносил меня оттуда, я видела какое-то тело на полу, но лица не разглядела. Я вообще плохо видела тогда. Глаза заплыли. Да вы и сами все видели, что я тут распинаюсь…
Она говорила бесстрастно, размеренно, словно читала лекцию, а Варнавский чувствовал, как становится трудно дышать. Кисейной барышней он себя вполне оправданно не считал, по службе навидался всякого и привык держать воображение в узде. Но сейчас перед глазами стояла комната под землей и изуродованная женщина, убившая своего палача, пытающаяся дотянуться ногами до цепи, к которой прикованы руки, и — падающая.
Ведь не сдалась же, не впала в отчаяние, не сошла с ума от боли и ужаса, держалась до последнего, выхватила шанс, воспользовалась им… а развить преимущество сил не хватило. Да, в чем-то бывший полицейский, бывшая послушница, бывший пилот и тактический координатор права: сломить можно любого. Вот только в данном конкретном случае везение ни при чем.
— Вы боец, Мария Александровна. Настоящий. Знаете, моей старшей дочери сейчас столько же лет, сколько было вам тогда, на Орлане. Боюсь, однако, что попади она в такую ситуацию, у нее не оказалось бы достаточно мужества и воли. Лена, в отличие от вас, не боец совершенно.
— А может, это и неплохо? — Серо-голубые глаза подернулись серебристой патиной, задумчиво сузились, и что видела сейчас графиня Корсакова, так и осталось для каперанга загадкой. — Я думаю, Павел Иннокентьевич, что в этом и состоит моя служба. И ваша тоже. Служба всех бойцов. Чтобы все остальные, те, кто за нашими спинами, могли позволить себе не быть бойцами.
Погода не слишком подходила для мероприятий на открытом воздухе, но большинству собравшихся холодный порывистый ветер не доставлял никаких неудобств. Во всяком случае, участники торжества и не думали жаловаться, а гостям приходилось мириться с погодой: главными действующими лицами были отнюдь не они.
Коренастый господин, облаченный на сей раз не в охотничью куртку, а в дорогой спортивный пиджак, раздувал ноздри и кривил губы, не скрывая недовольства.
— Что значит — «ничего»?! Как такое вообще может быть?!
Его длинноносый собеседник, рассеянно наблюдавший за возней мальчишек на поле — дело было на открытии нового спортивного клуба для детей ветеранов спецслужб, — неопределенно пожал плечами.
— Все может быть, ваша светлость, и это в том числе. Комиссия прекращает свою работу. Адмирал Кривошеев уже представил его величеству подробный доклад. Через два часа выжимки их него будут оглашены на всех кораблях. А вечером Кирилл Геннадьевич намеревается в Офицерском Собрании принести капитану первого ранга Марии Корсаковой свои извинения за причиненные неудобства.
К мужчинам приблизилась автоматическая камера, и коренастый господин был вынужден нацепить на лицо приличествующую случаю радостную улыбку. Зрелище, с точки зрения длинноносого, получилось жутковатое.
— Вы говорили мне, что идеальных людей не бывает!
— Говорил, — не стал спорить длинноносый. — Но либо я ошибся, либо неидеальность графини Корсаковой СБ подшлифовала настолько качественно, что контрразведке было просто нечего ловить. Я готов оказать вам всяческое содействие в любом другом вопросе, но здесь я бессилен.
Коренастый поморщился. Что послужило причиной гримасы — слова собеседника или бьющий по ушам гвалт — сказать было затруднительно. Вероятно, срабатывали оба раздражающих фактора.
— И позвольте дать вам совет, ваша светлость. Перенесите свои усилия на другие объекты. Эту женщину вы ни из Совета, ни от особы великого князя уже не уберете. Момент был исключительно подходящий, однако — нет. Теперь уже точно нет. Это вам не жена цезаря, невиновная в силу самого факта замужества, тут подозрения рассеяны тщательнейшим расследованием.
Сердито зыркнув на прохвоста, осмелившегося давать ему советы, коренастый отошел в сторону и, изобразив максимальную заинтересованность и благожелательность, заговорил с кем-то из папаш резвящихся юнцов.
Длинноносому было наплевать на начальственный гнев. Во-первых, этот господин не был его начальником. Да и не будет. Уж он-то постарается. Во-вторых же, что бы гаденыш ни думал о своей технической оснащенности, отследить запись, идущую непосредственно в перекроенный по бельтайнской технологии участок мозга, он не мог. Емкость, конечно, была не слишком большой — экспериментальный вариант. К примеру, полная запись беседы на островке посреди озера поместилась на грани фола. Но все-таки поместилась и была своевременно скопирована на носитель. И все, что требовалось сейчас от Павла Иннокентьевича Варнавского — это добраться до машины.
