глушь. Все начиналось с убитых животных, потом стало охотой, когда мимо принца с ружьем просто гнали оленей, косуль и зайцев, а закончилось охотой уже на людей.
Рабов, которых приобретали по дешевке на Черном Западе, никто не считал.
С точки зрения общества принц Эдвин не делал ничего противоестественного. Тех же рабов спокойно использовали в армии на учениях – надо же отрабатывать удары, правильно? Но Эмме даже подумать было страшно о том, что придется пережить жене его высочества. Конечно, он будет испытывать благоговение и страх, как и все люди перед фейери, но потом привыкнет, и все будет совсем по-другому.
Да и будь принц Эдвин совсем другим – собранием достоинств и человеком чести – Эмма все равно не сказала бы ему «да».
Потому что был Коннор. Коннор, который закрыл ее от зубов огнедышащего разъяренного чудовища. Коннор, который бросился спасать Эмму из рук фейери. Коннор, которого она…
Эмме захотелось уткнуться лицом в ладони и больше никогда не видеть ни Келемина, ни короля.
– Вы хотите выдать меня замуж, дядя? – спросила она. – За принца Эдвина, я правильно понимаю?
Келемин и Линндон кивнули.
– Это величайшая честь для моего дома, – с искренней радостью произнес король. – Ни один из людей не мог даже помыслить о таком.
– Нет, – твердо ответила Эмма. – Нет, я не выйду замуж.
И Келемин, и король посмотрели на нее с одинаковым выражением. Левая бровь фейери едва заметно дрогнула. Линндон сжал и разжал кулаки, провел ладонями по коленям.
«Сейчас меня будут бить, – с какой-то обреченной простотой подумала Эмма. – Будут выколачивать дурь. Как еще они могут поступить?»
– Но почему? – спросил Линндон. Эмма подняла голову и ответила, глядя куда-то сквозь короля:
– Потому что я уже замужем. И не собираюсь расторгать этот брак.
***
– А на фейери она что-т не похожа.
За дверью послышалась возня и толкотня: обитатели дворца отпихивали друг друга от замочной скважины. Эмма сидела на стуле и смотрела в окно – там шла смена караула, и солдаты в темно-синих мундирах казались игрушечными.
– Это ты не похожа, – услышала Эмма. – Ты вообще на корову похожа. А у нее вон, ушки, как у них.
Эмма с трудом подавила желание дотронуться до своих ушей. За дверью снова завозились, и до Эммы донеслось мечтательное:
– А платье-то какое, ты только глянь…
– Их высочества аж с разлитием желчи слегли, как увидели.
Надо же, ее успели увидеть принцессы – а Эмма не заметила их. Она вообще никого не видела, пока шла по дворцу: глаза застилали слезы, пальцы Келемина, сжимавшие ее локоть, казались металлическими.
– А дядьку ее видала?
– Господи, помилуй нас! Видала! Так на меня зыркнул, я чуть прямо там Богу душу не отдала.
– Грят, пока будет во дворце жить. Вот страх-то где, Майва!
В коридоре послышались твердые тяжелые шаги, и женщины бегом бросились от замочной скважины. Эмма почти увидела, как они приседают и кланяются, с ужасом глядя на идущего. Щелкнул замок, открылась дверь, и Эмма увидела Келемина. В воздухе возникла едва заметная золотистая завеса: похоже, он отделил себя и Эмму от остальных обитателей дворца, чтобы никто не смог их подслушать.
– И кто же твой счастливый муж? – поинтересовался Келемин.
Она ожидала, что Келемин и король будут в ярости – но они держались вполне спокойно, так, словно сказанное Эммой ни на что не влияло. Да, миледи замужем, но кому это мешает, если принц желает взять ее в жены, и все родственники только за?
– Коннор Осборн, – ответила Эмма. Келемин опустился на диванчик, устало вытянул ноги и осведомился:
– Ловко. И как давно?
– В тот же день, когда он лишился магии, – сказала Эмма. Ее словно бы что-то вело: она чувствовала, что сейчас может спасти Коннору жизнь. Что где-то там, далеко, ему угрожает опасность – и она способна ему помочь. – Коннор спас меня от драконихи, и мы поженились. Это древнее право спасителя девушки, взять ее в жены.
Вспомнилась ночь в гостинице, и у Эммы что-то болезненно дрогнуло в груди. Увидит ли она Коннора когда-нибудь?
Келемин понимающе кивнул.
– Это, право же, пустяк, который не имеет значения, – беспечно ответил он. – Твой единственный родственник выдает тебя замуж за принца. Какая девушка не мечтает об этом?
– А зачем, кстати, ты сжег полицейский участок? – спросила Эмма. Этого Келемин не ожидал: его лицо снова удивленно дрогнуло, и Эмма испытала острую мстительную радость. Не такой он выдержанный и равнодушный, каким хочет показаться: а это значит, что Келемин способен сделать ошибку в самый выгодный для Эммы момент. «Не упускай даже малейших шансов», – бывало, говорил Клилад Осборн, и Эмма была с ним полностью согласна. – Это ведь ты был?
Келемин кивнул.
– У Галхаада было при себе письмо, которое я отправлял Линндону, – произнес он. – Письмо, разумеется, зашифровано, вы бы вообще не поняли, что это послание. Но мало ли… – Келемин одарил Эмму поистине обаятельной улыбкой и поинтересовался: – Ваш с Осборном брак – это какая-то людская неписаная традиция? Или вы пошли в церковь?
– Традиция, – сказала Эмма. Не было смысла врать: по приказу Келемина были бы подняты все церковные книги записей по стране, и ложь Эммы быстро бы разоблачили. – Но она существует, и я считаю себя женой Коннора, а он считает себя моим мужем. Как думаете, почему он переписал на меня поместье?
Келемин прикрыл глаза. Негромко усмехнулся.
– Свадебный подарок.
– Да. Поэтому я не выйду замуж за принца Эдвина, – голос Эммы едва заметно дрогнул. Келемин был прав: на свете не родилась еще та девушка, которая не мечтала бы о таком браке. Каким бы ни был принц – он принц и будущий король, и ты будешь рожать от него королей, а не свинарей.
Что он любит жестокость ради жестокости – уже детали, причем незначительные.
– Подо мной, видишь ли, загорелась земля, – откровенно произнес Келемин. – Мой брат, мастер над болью, оказался падшим. Рано или поздно владыки взялись бы за меня… и скорее рано, чем поздно.
Он почти дословно повторил все, о чем недавно думала Эмма.
– А ты не хочешь продавать платья, как Тавиэль, – улыбнулась она. – Тебе хочется сесть повыше. Не просто министром обороны, а
