– Почему ты зовешь меня государем? – требовательно подступил принц, в глубине души почуяв страшный ответ и отчаянно сражаясь с неизбежностью.
– Вы старший сын Флавиция, государь. Король умер! Да здравствует король!
Какое-то время Рад молчал, отстраненно, будто со стороны принимая новую реальность, потом тихо сказал:
– Я хочу вернуться во дворец. Там брат остался, совсем один, не нужно, чтобы он видел… как принесут отца. И мама. Ты сможешь меня вернуть?
– Постараюсь, государь, – кивнул Эрей. – Будет трудно.
Он не соврал, маг Эрей Темный. Он попросту не умел врать, пронеся сквозь мутацию дурацкие понятия о чести. Рыцарские понятия, людские. Сильнейший не раз бранил помощника за человечность. О том, что теперь Сильнейший его убьет, маг старался не думать. Успеется.
Или не успеется. Разницы никакой.
Вернуться им удалось через восемь дней. А жизнь как-то затянулась…
– Эгей! Верни костер, колдовская душа! Крапчатая волнуется!
Маг поморщился и слабо щелкнул пальцами. Пламя рванулось к звездам, распугивая тени прошлого, сыпануло щедрыми искрами, смешало созвездия. Викард радостно засвистел, пугая призраков, повел крапчатую в поводу пастись на вольных лугах; кобыла сверкала в звездном свете оттертыми от пота боками, ластилась к хозяину распущенной гривой, и богатырь не обидел, отыскал в суме соленый сухарь, угостил любимицу, расседлал, не оскорбил путами. Дэйв давно пасся в отдалении, то и дело срываясь в азартный галоп, носился по полю, хрустел мелкой живностью.
Эрей любовался конем, не забывая отдать должное и кобыле, выносливой, быстрой не в породу, способной на лихие скачки и резкие повороты. В который раз подумалось, что женская кровь сильнее мужского начала. Скольких красавцев-коней отверг привередливый Викард, сколько их едва не ломалось после мили под инь-чианином, а скромная кобыла сомнительной крапчатой масти шла мощным красивым галопом, как будто и вовсе без седока. Пятый год уж кобыле, а любого трехлетка обскачет, обставит на круг, не вспотеет. Вот и не надышится на нее побратим, не насмотрится, точно возлюбленной букеты приносит. Уйдет кобыла к Седой Деве, памятник поставит, не иначе.
– Антанна, небось, на подступах к Мантрею, – вздохнул инь-чианин, косясь на Эрея. Видать, не простил, что такой спектакль без них завертится. – Встретят без нас, как считаешь?
– Встретят, – заверил Эрей. И Викард, поразмыслив, кивнул. В общении с Линаром встреча – простое дело, ритуальное. Вопрос – ответ, намек на лобзание, улыбки – чтобы скрыть отвращение. Расшаркивание свиты.
– Главное, чтоб капитан с его ротой не подкачал! – высказал пожелание инь-чианин. – Вот зря ты из города Дэйва забрал: притащат опять сюрприз в мешочке! Хотя… Там светлые такого наплели, что Дэйву нельзя за стену. Аж восемь Кругов накрутили, у меня и то голова закружилась, рад был свалить подальше.
– Сюрпризов и покушений не будет, – отмахнулся маг. – Дело в терпении и политической хватке, а Раду ее не занимать. Справится.
– Так когда выезжаем? – расслабился, наконец, побратим, примирился, вытянулся, опершись о чье-то надгробье.
– К турниру успеем, – заверил Эрей, устраиваясь поудобнее. – Завтра еще одну жертву забить. Для полного рунного круга.
– О, кровь нужна? – оживился Викард. – А можно я поохочусь? Не все ж твоей твари радоваться?
Целый день побратимы развлекались по мере Сил. Даже потешили душу знатной дракой, и Эрей думал, что давненько не приходилось им коротать время вдвоем, за бочонком пива из подвалов далекого замка в Аргоссе да за добрым поединком во славу Князя. Потом маг возился с грибами, а инь-чианин отправился пошугать нечисть по окрестным кустам, ну и поохотиться на более съедобную дичь. Вернулся он пешим, обиженная крапчатая трусила рядом с хозяином, а тот волок на плечах оленя и все приговаривал любимице, что он да олень вдвоем ей хребет переломят, поэтому он на своих двоих, вот только жрать охота и в горле сухо.
Жертвенная кровь пролилась на камень, черными змейками стекла по бороздкам. Вспыхнули алые руны, отразились вечерними звездами, и зажегся костер лоскутком зари.
– Лорейна куда подалась? – спросил Викард, разделывая оленью тушу. – Обратно в Венниссу?
– Про свиток Эмвара слышал?
Викард хмыкнул в ответ. Одобрительно хмыкнул, с гордостью. Принимая проделки рыжей, как величайшие ратные подвиги. Нет нужды объяснять мракоборцу, что такое свиток Эмвара. И к чему привел полный обряд очищения.
Где ты теперь, Лорейна? Эрей спрашивал у целькона, но все, что помнил крылатый конь, – небольшая поляна в лесу, деревья, много деревьев в гнилушках, зверю они не понравились, а девушка в сиреневом платье потрепала Дэйва по холке, прошептала, что он свободен, что-то пропела на белом наречье и кинулась в это мерцание. Целькон деревьям тоже не нравился, он пах драконьим жадным огнем, но напасть на него не посмели, дали сорваться в полет и сомкнули ряды под копытами. Он долго кружил над лесом, высматривал девушку среди листьев и веток, но видел лишь вспышки света, гнилого, сине-зеленого, они вели неверным пунктиром дальше на истинный Ю-Чинь.
– Лори обмолвилась об Антанне, – поделился Эрей с побратимом. – И Дэйв помнит старый мерцающий лес.
– Лес Эдда?
– Угу. И светящийся след к алтарю Хэо.
– Упрямая народилась девчонка, – богатырь прилег на могильной плите, закинул руки за голову. – Братко, ты не сердись, она… Ну как на нее сердиться?
– Да я не сержусь, – Эрей тоже откинулся на спину и застыл в ожидании. Еще немного, еще… уже скоро!
– Она! – с трещиной в голосе выдохнул Викард. – Видишь?
– Вижу.
Огненно-рыжая звезда величаво проявлялась над далеким лесом, выплывала королевой на синий бархат небес, и прочие лампадки-созвездия торопливо расступались, склонялись в поклоне. Эя Лорейна, Одинокая Птица, звезда мечты. Второе перо легендарной Эйсвиэрь.
– Здравствуй, птичка моя! – ласково пропел инь-чианин. – Где-то сейчас летаешь, яблочки чьи клюешь?
Он что-то говорил еще, по давней привычке общаясь со звездой, будто с девушкой, но маг уже не слушал: он спал, укутавшись в рыжее сияние, и сны его были полны надежды, сиреневого шелеста и отзвуков далекого менуэта.
Мелодия плыла, хрустальной лодкой скользя по глади сознания, минуя рифы-опасения, подводные страхи, чудовищные тени, затаившиеся в глубине, послушно следуя за мыслями-маячками и сияющей путеводной звездой.
Инстави, Эя Лорейна! Лэгро та нотро, ма дерран. Храни тебя Бог, птичка.
Он пел во сне, тем тягучим, густым голосом, идущим из нутра, точно волчий вой, что пробуждался в нем в ритуальных мантрах. Он, боевой темный маг, творил Щит где-то высоко в небесах, над далекой звездой, отказываясь верить в реальность происходящего. Еще чей-то голос, чистый, светлый вплетался в его песню, нахально спорил, задавая тон и ритм. Голос не нравился до головной боли, голос раздражал. Эрею виделся Линар, молодой, сильный зверь в человеческом теле, голодный, жадный. Рядом с ним, улыбчивым, хмельным, Рад казался стариком, и жалкая разница в четыре года оборачивалась десятком лет на выживание. Они смотрели в глаза друг другу и улыбались, Линар шутил, Рад смеялся, настороженность и лицемерие таяли… таяли…
