– Я здесь! – слышится за Саниной спиной зычный голос альфонса Рафаэля.
Задевая стулья, он торопится на зов старика, при этом успевает оправдываться. – Я беседовал с миссис Шуарой о моей книге. Она считает, что в вопросах воспитания вкуса, которые я планирую обсудить в первой главе…
– А мне плевать! – орет старик. – Я плачу тебе, чтобы ты развлекал мою дуру, а не какую-то постороннюю! Забери ее от меня! Поедете на виллу, и привезешь мне пятьдесят, нет – сто тысяч. – Он склоняется над столом и, широко раскрыв глаза, трясущимися губами шепчет: – Задавлю.
– Мистер Дипалио, – обращается к старику Рафаэль, – может, лучше отправить кого-нибудь из охраны? Ко мне из Голландии приехала тетушка, и когда я прихожу поздно…
– Ты поедешь! – обрывает ковбой (он снова надел шляпу). – Заберешь с собой мою любимую, – показывает взглядом на жену. – Там и оставишь. Она мешает мне сосредоточиться.
– Ах, так! – Лиза в возмущении топает каблуком.
– Милая, – примирительным тоном говорит старик, – серьги, что жадный Той не захотел уступить, те голубенькие, помнишь? Пошли за ними утром.
– Хочешь подсластить пилюлю? Ты только что унизил меня при дорогих мне людях. Я этого не прощу.
Она отворачивается от мужа, дарит Сане улыбку и воздушный поцелуй.
– Я желаю вам выиграть.
– Только ради вас, богиня, я сделаю это, – отвечает молодой человек, не меняя позы.
– Заводи машину, – бросает она через плечо Рафаэлю, разворачивается и, пошатываясь, устремляется к выходу.
– И бусики! – кричит ей вслед старик. – Завтра мы купим бусики! Любимая, они потрясно на тебе смотрятся.
Хуши сказал: «Чаще, чтобы понять, что чувствуешь к человеку, надо знать, что чувствует к тебе он»
«Бусики, бусики, – повторил Саня, открыл глаза. – Все, больше ничего не помню».
– Оу! – разочарованно произнес Кастро. – Ты и половины не вспомнил.
Молодой человек отворил стеклянную дверь на балкон, шагнул через порог и вдохнул полной грудью. Упершись руками в низкие перила, он несколько минут разглядывал шатающихся без дела гостей отеля. День выдался солнечный, поэтому отдыхающие высыпали на улицу: плескались в бассейне, загорали, играли в настольный теннис. Под летним зонтом, за тем же столиком, что и вчера, в компании все того же Рафаэля, с бокалом вина в руках сидела Лиза Гейлер.
Женщина ждала, что Саня обратит на нее внимание, и как только их взгляды встретились, она, убирая с лица челку, чуть заметно помахала рукой.
Он неуверенно помахал ей в ответ и, смущаясь, попятился в комнату.
«В обед, и вечером, и сегодня опять… Она что, меня преследует?»
– Во внутреннем кармане пиджака, – подал голос Кубинец.
«Что в этом кармане?»
– Наш билет в Сингапур.
«Мы не покупали билета, кажется».
Саня поднял с полу пиджак, достал из кармана мятую записку. Не очень разборчиво было написано:
«Я умею делать счастье! Открой порочный душный склеп, ведь ты моей любви субъект!
Красавчик, завтра в семь у меня на вилле. Знаешь, где? Узнай! Найди меня, развратный сорванец!»
– Это принесли через пять минут после ее ухода, – объяснил Кастро.
– Вот шалава! – зло бросила Рита.
«Не понимаю, – Саня еще раз перечитал записку. – Это не очень похоже на билет».
– Ее муж забрал нашу виолончель. Удача улыбается нам. Мы заберем его как плату за ту маленькую услугу, которую окажем гостеприимной жене.
– Какую еще услугу? – подозрительно спросила Рита.
– Маруся, ты ведь вовсе не такая глупая, какой хочешь казаться. Сама понимаешь, выкупить его денег у нас нет, опуститься до банальной кражи не позволяет происхождение, остается одно, самое верное – заслужить.
– Гадость.
– Гадость, гадость, сам знаю. Не представляю, как у нашего казановы это получится. Попробую настроить. Найти нужные слова, как только бабушка на кровать его бросит, напомню о долге, про полет на Луну и о подвиге Магеллана расскажу. Может, и ты придумаешь пару слоганов для затравки сексуального аппетита?
«Это ужасно, ужасно, мне что, действительно придется это делать? – не мог поверить Саня. – Ну почему? Как мы могли все проиграть? Я помню, нам ведь так везло!»
– О да! – согласился Кастро. – Старый хрыч три раза посылал за деньгами. Таких ставок не было давно. Пачки новеньких купюр выстроились пирамидой. Он готов был проиграть все. Последний кон, я давно его для себя наметил. Вот именно здесь, вот на этом самом месте, я остановлюсь. Судьба расхохоталась мне в лицо – он вытянул туза! Из целой колоды нужного себе туза – можешь поверить?! К черту вероятность, к чертям логику, он просто вытянул его!
Мне стало плохо. Мне давно не было так плохо – стошнило прямо на стол. Я просил: верните хотя бы виолончель. Я бедный музыкант, чем я буду зарабатывать на хлеб?! Он не отдал, везучий дурак, он упивался моим поражением. С выпивкой я, конечно, перегнул, а так бы отдубасил его охрану, и ищи ветра в поле. Тупицы, новый костюм в лохмотья изорвали.
Записка расстроила Риту. Она и не думала, что может так расстроиться из-за пары строк. Подумаешь, кто-то положил на Саню глаз! Она ведь давно решила: этот человек никогда не будет с ней. Ненадежный, предатель, он растоптал ее чувства, обманул надежды, пренебрег ею. Обида засела глубоко. И пусть его суждения, бескорыстные, добрые поступки зародили в ее душе какую-то симпатию, но недоверие, горечь все еще томились в сердце.
Рита привязывалась к людям, к мыслям о них, привязывалась к своим мечтам. Как трудно было бы жить без грез, не вспоминать, не думать о нем, но она бы справилась, она сильная. Только бы не встречаться, не видеть этих глаз, не ловить его жесты, не прислушиваться к словам. Месяц, год, но забыла бы, заставила бы себя забыть. А сейчас куда деться? Этот человек везде. Она чувствует каждый его вдох, каждый взгляд. Переживает его грусть и радость. Где спрятаться от него? Куда бежать? Свободолюбивая, она не столько волновалась, удастся ли им спастись, сколько переживала о потере свободы выбора. Вместо того, чтобы убегать от Сани, погружалась в него все глубже, хотела того же, стала думать как он. Еще немного, и опять будет ему верить. Это ужасно! Он предаст! Обязательно предаст ее снова!
Но безысходность – не все, что она чувствовала. Воспоминания о том, как они встретили людей после двух недель блуждания по джунглям, как удрали от погони в Афганистане, как падали на самолете, сплавились в неповторимый сгусток противоречивых ощущений. Они вихрем кружились в ее голове и не давали покоя.
За такие мгновения она благодарила судьбу. Благодарила не только за то, что все закончилось благополучно, но и за то, что это вообще случилось. Казалось, теперь все будет только хорошо. Она в восторге от циничного Кастро, не боясь, она может простить и любить Саню, и нет усталости, и виолончель вовсе не такая тяжелая, как казалось. Но эйфория, к сожалению, проходила. Снова становилось страшно, нестерпимо хотелось свободы и грызла ревность.
