могло быть поздно.
— Ты погибнешь, — предостерегала она Марушку перед самым отъездом.
— Ну и пусть!
В этом была вся Марушка. Компромисса для нее не существовало, она никогда не выбирала золотую середину.
Снизу от дороги в морозном воздухе доносился бешеный лай. Из гостиницы Ганчара слышались немецкие песни. Поезд уже давно скрылся из глаз, а мать все еще стояла на перроне, сжав кулаки и устремив отсутствующий взгляд вдаль. Она словно окаменела. Только губы ее едва заметно шевелились:
— Это убьет тебя…
27
Живи одним днем,
Свой тихий угол получи
И ни о чем не тужи… —
лениво лились звуки с граммофонной пластинки в полупустом кафе. Да-да, свой тихий угол получи, но где? В неуютной частной квартире, которая не отапливается и в которой, кстати, даже хозяева не живут? За широким окном кафе шел снег с дождем. По стеклу сбегали капли воды, похожие на потоки слез. Юла сидел у круглого мраморного столика за чашкой горячего кофе и думал, что будет есть завтра. Уже субботний вечер, в канцеляриях, естественно, никто не работает. Где бы обогреться? Он напрягал память, вспоминая многие страницы прочитанных книг. Бродяги и беспризорники ночевали на вокзалах. И в приемной у врача бедняк мог погреться, но, как только подходила его очередь, он должен был уходить.
Поденную работу в Вышкове он бросил, а здесь, в Простеёве, работать чиновником тоже было несладко. Находиться рядом с мамой и постоянно ощущать ее внимание — это приятное чувство, которое может сделать светлым даже самый пасмурный день, но Юла мог попасть к матери только по пропуску, так как его дом находится за границей, в протекторате. Он не виноват в том, что переживания ожесточили сердце.
Не смей спрашивать, что было вчера, —
пел печальный мужской голос на грампластинке. Юла заметил парня и девушку, сидящих неподалеку. Они держались за руки и, улыбаясь, смотрели друг другу в глаза. У него тоже была любимая, но это все в прошлом… Виноват ли он в том, что ревность, болезнь и бедность заставляли его говорить ей вместо нежных обидные слова? Он боялся за нее, свою ненаглядную любимую, поэтому бросал ей в лицо жестокие слова унижения, чтобы подавить ее величие. Подобно скряге, изобретательно и неустанно оберегал он от разбоя свой золотой клад. Она ему все возместила. Вдвойне отплатила за переживания и горечь, которые в течение шести лет наполняли его душу. Она унизила его, как еще никто в жизни не унижал. В ответ на его письмо, в котором он жаловался на свои лишения и клялся в любви, она прислала сто крон. Вместо того чтобы приехать, прислала деньги! Какая трагикомедия! Острая боль в сердце борется с желанием мести. Он уедет отсюда далеко! И хотя война потрясает опустошенную Европу, все же есть еще места, где с удовольствием примут на работу униженного изгнанника.
Он почувствовал резь в глазах, возможно, от бессонницы или от курения в непроветренной комнате. Что делать, как избавиться от мучений? Мысль о мести на мгновение притупила мучительную боль в разбитом сердце. Но кому может отомстить человек, который чувствует себя таким одиноким? Юла отвел завистливый взгляд от счастливой пары. В противоположном углу сидит еще одна пара, тоже держась за руки. А Юла одинок. Может быть, ему на роду написаны страдания, вечная бедность, вечные унижения?
Спрятанный в глубокой долине за Лажанками, в Петрове, на крутом склоне длинного оврага стоит дачный домик. Родители Людвика построили его, чтобы отдыхать в нем во время полевых работ. Поле от деревни далеко, и, когда наступала летняя страда, они ночевали в этом домике. Подход к нему был только с одной стороны, сверху, так как по дну оврага протекал ручей. Здесь Марушка и Людвик прятали ручной типографский станок. С Людвиком она познакомилась осенью на танцевальном вечере в языковой школе, но до этого уже слышала о нем от Ольды. Марушка долго медлила, прежде чем вовлечь Людвика в освободительное движение. Он был вспыльчивый и резкий — полная противоположность Ольде, и она опасалась, как бы парень при своем крутом характере когда-нибудь не попал впросак. Но ей нужны были сильные, отважные люди, а Людвик был именно таким.
В домике холодно и сыро. Стоит март. Солнце освещает склоны холмов и высушивает пропитанную влагой почву. День удлинился, но вечером Марушка все равно должна зажигать лампу, чтобы можно было работать. Людвик закрывает деревянные ставни.
«…Народ непобедим. В его руках средства производства, которые нацисты используют для своих военных целей. Наши рабочие и крестьяне, саботирующие труд на заводах, полях, железных дорогах, служащие в канцеляриях могут нанести удар оккупантам… Будем воевать и работать не на них, а против них!» — так закончила Марушка листовку по случаю второй годовщины оккупации Чехословакии. Сегодня ночью они с Людвиком разнесут их по ближайшим селам. Оба работают без перерыва, без отдыха. Кипа листовок на столе растет. На кроны молодых яблонь у домика уже опускается ночь, когда они закрывают двери и отправляются вдоль ручья к Лажанкам. Где-то вдалеке слышится шум мотора. Это в Веверска-Битишки приезжает последний автобус.
На ворота пожарного депо наклеены плакаты с большой печатной буквой «V» — Виктория! Империя побеждает на всех фронтах Европы… Людвик осматривается, подходит к воротам и бросает несколько листовок. Марушка тем временем идет по дороге к кладбищу. Листовки, спрятанные под теплой курткой, согревают ее, как меховая прокладка. Она слышит, как ее догоняет Людвик.
— Я провожу тебя…
— Лучше не надо, — отказывается она. — У тебя хватит дел, пока все это разнесешь… Не забудь зайти в Мартов и Браншнов.
Людвик в ответ кивает. Минуту он молча идет рядом с ней, а затем спрашивает:
— А кличка для меня у тебя есть?
Они проходят мимо столба электросети. На черном дереве в темноте виднеется белая полоса плаката с буквой «V». Марушка смотрит на плакат, затем на Людвика и тихо, но ясно произносит:
— У тебя будет кличка Виктор.
Простая могила, без надгробного камня, без эпитафии. Железная решетка, надгробная доска и на ней надпись: «Иржи Волькер, поэт, 1900—1924». У стены спит вечным сном какой-то японец или китаец, а с правой стороны — Анна Кожелухова из Бойковиц. За могилой — кормушка для птиц. Здесь Юла хотел встретиться с Марушкой, чтобы попытаться наладить с ней отношения. Если он ее потеряет навсегда, то утратит все, что в жизни имеет смысл, — любовь, теплый домашний очаг…
Марушке надо было
