доказательства… способом осторожно обойти гендерный источник жестокости. Эта ошибка в анализе будет дезориентировать нас в нашем стремлении найти решение этой проблемы».
Другими словами, если мы не можем честно указать на преступников, как же нам найти решение?
Синклер полагает, что страх уличить настоящих преступников сам по себе является чем-то вроде мета-жестокости; отказываясь призвать мужчин к ответственности, мы содействуем укреплению их позиции, становимся соучастниками преступления. Мы живем в мире, где правят люди, которые открыто похваляются этой системой ценностей, и им всё сходит с рук; в мире, где количество посягательств сексуального характера на территориях студгородков зашкаливает, а повседневное насилие является признанным и популярным развлечением; в мире, где бывший генпрокурор Джефф Сешнс счел насилие со стороны интимного партнера недостаточной угрозой для того, чтобы иммигрант мог получить убежище; в мире, где мужчины с преступным прошлым, такие как Роб Портер, получают высочайшие назначения от президента нашей страны, несмотря на это прошлое. Как известно, и сам верховный главнокомандующий в прошлом не чурался насилия, по крайней мере в отношении своей первой жены Иваны, как это описано в ее заявлении на развод. В 2019 году бывший спичрайтер президента Джорджа Буша младшего Дэвид Фрум в своей авторской колонке The Atlantic написал, что «склонность к домашнему насилию указывает на опасный темперамент высокопоставленного чиновника, в том числе на его уязвимость для шантажа… Этот президент намекнул окружающим на то, что сочтет позволительным или, во всяком случае, простительным»[69].
Я вспомнила как недавно сопровождала класс дочери во время выезда в театр на «Камелот». На спектакль съехались четвероклассники со всего города. После представления актеры вышли на сцену на сессию вопросов и ответов, и модератор – тоже работник театра – задал детям два вопроса. Первый: как вы думаете, Гвиневра была неправа, когда дала волю чувствам к Ланселоту, и это привело к предательству ее мужа, Короля Артура? И второй: как следовало поступить Королю Артуру – простить Ланселота или убить его? В ответ на первый вопрос дети хором закричали, что да, она была неправа. Не нужно было давать волю чувствам. В ответ на второй голоса мальчиков-подростков ритмично скандировали: «Да! Убить его! Убить его!» И это – дети, выросшие в либеральном анклаве Вашингтона, округ Колумбия, дети с двумя работающими родителями, дети из семей, члены которых не скованы гендерными стереотипами. И всё же, зрителей спросили только о чувствах героини, проигнорировав чувства героя – как будто Ланселот и Артур лишены человеческих эмоций. А когда появился выбор простить или отомстить, зрители выбрали ответ строго в соответствии с традиционными гендерными ролями. Все мальчики единогласно сказали: убить. Четвероклашки уже убеждены в этом, несмотря на либеральную среду, в которой воспитываются. Для меня стало большим разочарованием, что никто из взрослых – ни учителя, ни актеры, ни сопровождающие родители – не воспользовались возможностью, чтобы обратить внимание на гендерную сторону вопроса[70]. Честно говоря, я даже не уверена, что кто-то кроме меня это вообще заметил.
В ответ на историю Синклер взмахивает руками и произносит: «Да что ты говоришь!» Он рассказывает мне о конференции, посвященной борьбе с насилием, на которую ходил несколько лет назад. Одному докладчику задали вопрос о семье, в которой ребенка подстрекали к тому, чтобы он пошел к своему обидчику и избил его. Обидчиком был мальчик. Ребенок в той самой семье – тоже мальчик. А родитель, который предложил такое решение – его отец. Матери редко подстрекают сыновей «пойти и вмазать тому парню». Этот отец был уверен, что решение проблемы сына, которого задирал хулиган, сводится к проявлению ответной агрессии; это решение продиктовано системой убеждений о роли мужчины, и его вдалбливают в голову еще одного мальчика. Насилие, порождающее насилие, порождающее насилие. Но, по словам Синклера, никто из участников конференции даже не заговорил о гендерной динамике этого сценария. Всех позабавила сама история, предполагаемый результат драки, но не заинтересовал заложенный в ней гендерный посыл. Синклер считает это «частью проблемы». Отказ видеть и признавать гендерный источник жестокости. Значимость не только того «почему», но и того «кто». «Жестокость, – говорит Синклер, – это не проблема отношений между мужчиной и женщиной. Это проблема приверженности партнера [женщины] насилию».
«Агрессивные мужчины знают, что они агрессивны, и они даже похваляются своей мужественностью перед друзьями», – рассказывает Синклер. «Но когда их допрашивают, они часто отрицают, что их жестокость на самом деле жестока. Это отрицание позволяет жестоким мужчинам обвинить жертв в провокации, тем самым минимизировав влияние собственной жестокости, а после искать поддержки своих агрессивных действий у друзей и членов семьи». То есть он полагает, что жестокость насилия преуменьшают: преступники часто говорят что-нибудь в духе «да я не сильно ударил». Они обвиняют жертв в излишней эмоциональности. Утверждают, что не хотели «делать ей больно», когда кидали в нее тем или иным предметом, захлопывали дверь ей в лицо или бросали ее об стену. Как будто виноваты не мужчины, а те самые предметы, стена и дверь.
Через пять лет после переезда в Калифорнию Синклер весь извелся от желания скорее вернуться к профсоюзной работе. Как-то раз знакомая, которая работала в организации помогающей женщинам-жертвам насилия округа Марин, Сан Рафель, спросила его, не хочет ли он создать мужское отделение в их приюте. Синклер размышлял о ее предложении, но не мог уложить в голове, как именно всё это будет работать. А потом он вернулся к истокам. Он ведь не администратор; он – организатор. Активист. Синклер сложил вместе Далтон, тех мужчин из детройтского профсоюза, которые не хотели видеть женщин в своих рядах, осмысляющую наш мир радикальную психиатрию, – и винтики в его голове усиленно закрутились. Он сказал знакомой, что не хочет руководить мужским отделом в женском приюте. Вместо этого он решил создать целую программу по перевоспитанию жестоких мужчин. «В этом была крайняя необходимость, – рассказывает Синклер, – женщинам была нужна программа по предупреждению нашей жестокости. Они говорили “ваша жестокость”». Мужская жестокость. Эта тема и сегодня красной нитью проходит через воспитательные беседы, которые Джимми каждый день проводит в Сан-Бруно со склонными к жестокости мужчинами.
Программа Синклера была запущена в 1980 году, но только в 1984 она стала ManAline – рассчитанной на пятьдесят две недели программой, разделенной на три модуля. Первые двадцать недель мужчин подводят к осознанию того, что они ответственны за свою агрессию. В течение следующих шестнадцати недель им прививают альтернативные навыки поведения в ситуациях, прежде вызывавших агрессию. А третья часть, которая также длится шестнадцать недель, обучает их стратегиям доверительного общения и сотворения полноценной жизни. Первые
