лазутчика.
Сегодня лазутчик не должен уйти. Едва над улицей взлетела сигнальная ракета, они увидели тень, шмыгнувшую под арку. Двор оказался проходным. Погоня разделилась. Услышав впереди пистолетный выстрел, выскочили на набережную.
— Плечо царапнуло! — крикнул курсант. — Вроде на том крылечке притаился!
Тарханов первым прыгнул на крыльцо маленького деревянного домика и распахнул дверь.
— Выходи!
Сильва не поверила глазам: на пороге появилась массивная фигура Зыбина.
— Это недоразумение, — сказал он своим ровным голосом, — здесь все уже спят.
Но когда в темном углу коридорчика курсанты подобрали портфель с ракетницей и рисованым планом микрорайона, а по распахнутому кухонному окну и грязным следам на подоконнике догадались, что лазутчик ушел, Зыбин сник.
— Он грозился меня убить… Я не смог с ним справиться…
— Молчать! — приказал Тарханов. — Вы один здесь живете?
— Один, хотя непостоянно. Остальные эвакуированы.
— Откуда ракетчик знал расположение квартиры? Как он мог войти, если вы уже спали и дверь была заперта?
— Он… Я… У него, наверно, свой ключ. Пощадите старика, — вдруг жалко пробормотал он.
Сильва не выдержала.
— А вы, Зыбин, щадили кого-нибудь в жизни? За что вас щадить?
Он всмотрелся в нее, узнал, хмыкнул:
— Запомнила меня ваша семья, мамзель? У, как я вас всех ненавижу…
— Я его сейчас пристрелю, — очень спокойно произнесла Сильва.
Он прижался к косяку, взвизгнул:
— Держите ее… Она фанатичка… Она может убить… Я не желал подохнуть. Они дали мне продкарточки… Да держите же ее!
— Кто он? Ты его знаешь? — закидали ее вопросами курсанты.
— Враг, — сказала Сильва. — И всегда был враг. Даже когда имена себе таскал из календарей. Ну-ка, назовите свое имя, Зыбин!
Но он со страхом смотрел на ее руки, хотя пистолета в них не было.
Тарханов доложил Кардову с подъемом:
— Согласно вашему указанию, лазутчик запеленгован.
Каждый день Сильва восстанавливала в памяти разговор с членом Военного Совета, пока, наконец, не сказала себе: «Забыли обо мне. Или некогда. Или отказ. Все равно нужно добиваться».
Школа готовила вечер отдыха. Лена и Сильва сочинили смешные куплеты и сценки о курсантской жизни. В разгар репетиции вошел Кардов.
— Концерт сдвигается, — объявил он. — Прибыл полковник для отбора. Разойтись по взводам.
Сильвины ученики входили к проверяющему одними из первых.
Полковник Сильву узнал, поздоровался, спросил:
— Экзаменоваться сегодня не будем?
Подумала: «Спросил без всякого интереса. Забыли».
— Да нет уж, товарищ полковник. Обжегшись на молоке, не дуть же на воду.
Полковник посмотрел уже внимательнее, не без иронии. Потом ее вызвал Кардов. Показал список «счастливчиков». Ее фамилия значилась первой.
— Опять вычеркнете? — произнесла механически, без всякого раздражения, как если бы утверждала, что снег белый.
— Прощайте, инструктор Воскова! — сказал он с сожалением в голосе. — Вы прорвались.
— Вы шутите, Алексей Константинович? — У нее даже дыхание перехватило. — Значит, там… доверили?
— Прощайте, а лучше до свидания, — грустно закончил он. — Мы все будем помнить вас.
Она ушла от него в смятении. Спустилась по «парадному трапу», забыла ответить на приветствие часовых, выскочила на набережную, села на поваленное дерево и стала пристально следить, как лунный свет разливается по мерцающей невской воде. Хотелось смеяться, петь, писать стихи, и вдруг возникли смутные очертания строф, которые потом сохранит дневник.
Мне хочется напиться лунным светом,
струящимся в синеющий простор,
и любоваться звездным самоцветом,
и окунуться в полыхающий узор.
Слегка огнистый, матово-стеклянный,
в ночи чуть серебрится лунный блеск,
и тихо льется струйкой одногранной,
и слышится невольно песни всплеск.
Хрустнул камешек под ногой и покатился вниз. Подошла и присела рядом Лена.
— С кем ты беседовала?
— Сама с собой. Как хорошо, что ты пришла, Леночка. Милая моя, хорошая. Как же я без тебя буду?
Долго-долго они молчали. Потом Лена сказала:
— Если письма придут от Ивана Михайловича или Володи, я их перешлю к тебе на Кронверкскую…
— Хорошо. Только от Володи писем уже давным-давно нет. Наверно, перевели его в часть, откуда не пишут. Компот форменный у нас с ним получается.
Когда утром девушки проснулись, Сильвина койка уже была аккуратно застелена.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
КОМИССАР ПРОДОВОЛЬСТВИЯ
Высказав впервые эту идею в Петроградском губисполкоме, Восков наткнулся на бешеное сопротивление эсеров.
— Так вам и отдадут кулачки хлебушка! — издевательски пророчили они. — Или с пушечками поедете на хутора?
И вот теперь комиссар продовольствия Союза коммун Северной области, в которую входили восемь самых голодных губерний, решил осуществить свое давнее намерение.
Он не успел еще обосноваться в своем маленьком кабинете на Адмиралтейской набережной, как эсеры принялись уговаривать его срочно выступить на крестьянском митинге в Тихвине. Они хорошо знали, что там подняли голову кулаки. Они были уверены, что Воскова ждет полный провал. А Восков отправился в Тихвин без всякой охраны, взяв с собой всего одного молодого рабочего.
— Семен Петрович, — говорил ему в дороге парень, — я нехорошие разговоры слышал. Нас там могут кокнуть.
— Мы, Левушка, народ ученый, — отшутился Восков. — Не сразу в лагерь врагов сунемся. Прежде у друзей побываем. Кроме того, тебя Львом нарекли — цени!
Он выступал по дороге на многих маленьких станциях. Он напоминал крестьянам, что Россия разорвана на части интервентами, что от нее временно отрезана Сибирь.
— Дело сейчас в вас самих, братцы, — пояснял он. — Помогите собрать излишки у кулаков и спекулянтов. Ленин все время напоминает: «контроль» и «учет». В этом сейчас наше спасение.
В Тихвин Восков приехал не один: десятки молодых парней стали его добровольными помощниками и агитаторами.
— Почему тебя любят мужики? — завистливо спрашивал Лев.
— Любовь, Левушка, должна быть взаимной, — отвечал Семен. — Говори людям правду, и они ее оценят.
На крестьянском собрании в Тихвине председательствовал эсер. Слово предоставляли и эсерам, и анархистам, и кулачью, но только не сторонникам Ленина. Наслушавшись их вволю, человек в рабочей куртке и кепке забрался на крышу у чайной и громко крикнул:
— К чему призываем? Мужику на бога уповать, дармоеду амбары запирать?
На трибуне произошло замешательство. Председатель подал кому-то знак платком, и сбоку прогремел выстрел. Толпа шарахнулась.
— Спокойствие! — крикнул Семен. — Пугают! Ай, доброго председателя нашли себе тихвинские купцы да кулаки! Сигналит об опасности. И правильно сигналит. Я их пушить приехал. Восков моя фамилия. Губернский комиссар по продовольствию.
Стоявшие у трибуны молодчики, подкупленные кулачьем, закудахтали, замяукали, закукарекали.
— Лайте, мяукайте, беситесь! — прорвался голос Воскова. — С большевистского курса меня не собьете.
Он и здесь заставил себя слушать.
— Когда в стране ощущается острый недостаток какого-либо продукта, — закончил Восков, — право и долг социалистического государства наложить на него
