разряды по трем видам спорта. Изучаю сейчас два иностранных языка. Я сильная. Физически и морально я вполне подготовлена к борьбе с фашизмом на самом трудном участке.
Он сделал пометку на календаре, задумался, спросил:
— Значит, семь суток Семен Восков не выходил из боя? Да, сильный был человек. Так вот как решим с вами. Продолжайте учить операторов — это нужная нам работа. Об остальном вас известят.
— Могу я надеяться? — волнуясь, спросила она.
— Вас известят, — повторил член Военного Совета.
Она козырнула и вышла.
Она шла по улицам и повторяла: «Вас известят… Вас известят…» И только у здания школы пришла тревожная мысль: «А если это только красивая форма отказа?»
Долго сидела у окна, искала доводы «за» и «против». Наконец занесла в дневник: «Завтра я уже не буду фигурировать на фоне этой картинки». Она, конечно, не знала, что принявший ее член Военного Совета, докладывая руководителю ленинградских большевиков Андрею Александровичу Жданову о событиях дня, назовет ее имя и скажет:
— Мало им блокады… Хотят жить еще труднее. Да, позывные революции они приняли.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
«СКОЛЬЗЯЩИЙ ВОЕНАЧАЛЬНИК»
В Смольный вошла тревога. Только что делегаты Петросовета узнали о вероломном нарушении войсками германского кайзера условий перемирия. Немецкие дивизии, прорвав фронт и захватив Псков, двигались к Петрограду.
Свердлов и Антонов-Овсеенко задержали Воскова.
— Ленин настаивает на немедленном подписании мира на любых условиях, — сказал Свердлов. — Думаю, что наша точка зрения победит. Подвергать риску революцию мы не можем и не будем. Вместе с тем… — Он развернул карту и обвел карандашом Финляндию: — Буржуазия не прочь задушить под шумок восстание финляндского пролетариата. И этого мы тоже не можем допустить.
— Крупный отряд белофиннов движется по перешейку с северной стороны Ладоги, — добавил Овсеенко. — Прямая угроза Питеру. Приводите свой Сестрорецк сюда, товарищ Восков, но, возможно, мы вам оформим плацкарту на север.
Восков уже работал в исполкоме Петрогубсовета. Прощаясь с оружейниками, он сказал:
— Я считаю себя усыновленным сестроречанином. Куда меня ни закинет судьба, Сестрорецк будет в моем сердце, товарищи, и надеюсь, в сердцах моих детей тоже.
И сейчас, поймав случайный паровоз в Новой Деревне, нырнул к ним в студеную февральскую ночь восемнадцатого года.
Протяжный заводский гудок собирает оружейников на площади, которая так много перевидела. Выступают члены Петросовета, большевики Сестрорецка: революция в опасности!
К утру отряд в шестьсот человек был готов выступить.
Здесь многие его друзья и товарищи по борьбе. Пытались оставить в завкоме Машу Грядинскую, но она только засмеялась: «Что же вы, товарищи, сами себя перевязывать будете?» И за ночь сколотила отряд «революционных фельдшериц в сорок штыков». Так их и прозвали: сорок штыков-бинтов.
К Воскову подбежала Стася Тышкевич.
— Хочу в фельдшерицы, Восков. Дай приказ.
Он улыбнулся. Эта веселая молодая женщина, которая частенько расспрашивала его о завтрашнем дне революции, о судьбах мирового рабочего движения, как-то призналась, что мечтает работать в стане врага разведчицей. «Ты понимаешь, я уверена, что сгожусь для этого!»
— Стася, — подшутил он, — а ты сгодишься для революционной медицины?
— Раненых на себе снесу. Только лучше пусть их не будет, Восков.
Ее взяли в отряд.
…Эшелон обстреляли сразу, как только он прибыл на станцию Рауту[19]. Пулеметы белофиннов строчили с крыши кирки, местность была открытой, а бойцы пороха еще не нюхали. Выскочили прямо в снежный завал, всю ночь отстреливались. Восков полз от сугроба к сугробу, от стрелка к стрелку. За ночь он проделал по-пластунски не меньше километра и наговорил, как он потом признавался, не меньше, чем за три четверти года в завкоме. «Голову прячь, — учил он молодых ребят, — еще сгодится!», «Курок не дергай, брат, это тебе не морковку с грядки тащить», «Да ты не дрожи, милый, ты же за новый мир сражаешься!»
Чтобы выбить белофиннов из села, нужно было пересечь открытое поле. На рассвете два отряда — тот, что должен был ударить с фланга, отвлечь противника, и атакующий в лоб — двинулись на засевших в домах и на кирке белофиннов. Наступила напряженная минута, когда люди, почти дошедшие до цели, не смогли заставить себя пересечь простреливаемую дорогу. Из цепи залегших бойцов с винтовкой наперевес выскочил Восков и, крикнув: «Вперед! За революцию!» — повел за собой бойцов на Рауту. Стремительная атака отряда, оглушительное русское «ура!»… Белофинны предпочли отступить за дальние холмы.
Началась многодневная маневренная война между хорошо обученными, снабженными новыми винтовками и лыжами солдатами финляндской буржуазии и сестрорецкими рабочими, у которых были лишь трехлинейки образца прошлого века. В радиусе трех верст они держали оборону в незнакомой им местности, где с каждого холма могла ежеминутно посыпаться очередь.
Восков обходил бойцов, а точнее — переползал от группы к группе, чутьем находил своих за холмами, не раз рискуя нарваться на белофиннов. И люди, среди которых он появлялся прямо из штаба со свежими вестями, голодный, измученный, но со своей широкой улыбкой, еще больше оттенявшей его резкие скулы, — эти люди прозвали его между собой «скользящим военачальником».
— Ты как гадалка, — сказал Федор Грядинский, когда, поминутно проваливаясь в сугробы, они пересекали группу холмов под двусторонним кинжальным огнем белофиннов. — Где пули свистят, там и Восков.
Они перебежали еще десяток метров, и Восков отозвался: — А ты как думал! Где еще может быть место большевика? Где соловьи свистят?
Позади раздался стон. Андреев сказал:
— Ребята, в нашего Прокофьева угодили…
Молодой белокурый паренек, совсем мальчик, которого он хорошо помнил по страстным речам в завкоме, был залит кровью. Он поднял его на руки, попросил пулеметчиков:
— Доставьте парня на санях на станцию да скажите Маше, чтоб вылечила и выходила. — По щеке его проползла и застыла слеза.
И снова они пробирались по холмам в метель и вьюгу, мешая белофиннам слить свои разрозненные группы в единый отряд. Они не думали в эти минуты, что выигрывают для революции дорогое время, не знали еще, что участники восстания в Гельсингфорсе, благодаря раутской операции, успели уйти в подполье. Они шли, повинуясь голосу своей совести и приказу своего «скользящего военачальника»:
— Вперед! За революцию!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
ВСПЛЕСК
— Вперед, вперед же!..
Они бежали впятером — комвзвода Тарханов, двое курсантов и Лена с Сильвой. Их маленький оперативный отряд по борьбе с ракетчиками еще не открыл своего счета. И каждый раз, докладывая начальнику школы, Тарханов, как подшучивали инструкторы, «округлял поражение».
— Запеленгована одна ракета, пеленг продолжаем.
— Молодцы, — Кардов понимал юмор, — но в следующий раз запеленгуйте и вражеского
