меня из страны или нет.
Наконец разрешение было получено, и через три с половиной часа я вышел из самолета в аэропорту Ларнаки. На Кипре я провел чуть меньше двух недель, и 12 августа прилетел в Тель-Авив.
Предполагал ли я, что больше не вернусь в Россию? Конечно, нет. Мне нужны были несколько спокойных месяцев, чтобы написать диссертацию. После этого я рассчитывал вернуться.
Воспользовавшись ситуацией, я решил наконец-то получить израильское гражданство. После окончания работы в Совете Федерации у меня не осталось конфликта интересов: я ушел с государственной службы. Принимая израильское гражданство, я не скрывал, что собираюсь жить на две страны. Но будущее свое тогда я видел в России.
В августе 2003 года в израильском МВД началась забастовка, так что документы у меня приняли, а вот удостоверения израильского гражданина и удостоверения нового репатрианта (теудат зеут и теудат оле) пришлось ждать три месяца.
Первые недели я жил в своем любимом отеле «Дан Аккадия» в Герцлии. Именно здесь я останавливался с семьей в самый первый свой приезд в Израиль в 1991 году. Я приехал для медицинской проверки последствий очень тяжелой автомобильной аварии, в которую за год до того попал в Москве. Мои первые впечатления в тот приезд — прекрасные врачи Медицинского центра в Герцлии и страшная жара, какую мне не приходилось раньше испытывать. После этого в течение нескольких лет я прилетал в Израиль на майские праздники, решив, что именно это время — лучшее для семейного отдыха. В начале 2000-х, когда я был президентом РЕКа и — позже — сенатором в Совете Федерации, я летал в Израиль по несколько раз в год. Конечно, я поездил по стране с экскурсоводом, побывал во всех известных местах, полюбил Иерусалим и Тель-Авив. Но тогда я смотрел на Израиль глазами туриста, а теперь становился гражданином этой страны. И захотел открыть ее для себя по-новому.
Отель на берегу моря для этого не годился. Я решил снять квартиру. И не в центре Тель-Авива, а в Яффо — той части города, где, в отличие от центра, доминирует не, условно говоря, восточноевропейская, а ближневосточная культура. Я арендовал небольшую квартиру в жилом комплексе «Афродита» рядом со старым городом Яффо и начал открывать окружающий мир.
Я снова столкнулся с чем-то новым для себя в Израиле. С сентября 2000 года Израиль жил в условиях второй интифады Аль-Аксы[93]. Причем волнения проходили не только на «территориях», но и в пределах так называемой «зеленой черты»[94]. Израильские арабы проводили демонстрации, вступали в стычки с полицией, были жертвы. И если в предыдущие годы, чтобы пообедать в одном из многочисленных ресторанчиков на набережной Яффо, столик приходилось заказывать минимум за сутки, то теперь большинство магазинов, кафе и ресторанов в Яффо были закрыты — из-за отсутствия спроса. Работали только небольшие частные аптеки и продовольственные лавки. И еще «Пират» — небольшой рыбный ресторан, единственный на всю округу.
Яффо казался вымершим. Можно было пройтись по улицам и не встретить ни одного человека. Ощущение сталкера: выходишь — и никого нет! Страх запер людей по домам. Угроза терактов была практически ежедневной. В кварталах города с преобладающим арабским населением евреи старались не выходить из дома, опасаясь за свою жизнь.
Но я то ли по наивности, то ли из-за погруженности в свои проблемы не испытывал страха и каждый день гулял по Яффо и Тель-Авиву. До этого у меня никогда не было ни времени, ни возможности просто бродить по городу, смотреть по сторонам, вдыхать ароматы пряностей в небольших лавочках, слушать израильскую музыку, вобравшую в себя арабские и средиземноморские мотивы.
Во время одной из таких прогулок я набрел на Центр каббалы, чуть в стороне от центральной тель-авивской улицы Дизенгоф. Туда можно было просто зайти, выбрать какой-нибудь каббалистический трактат на английском или русском, сесть и читать. Было сложно и непонятно.
Я открывал для себя израильскую street food — марокканскую, тунисскую, арабскую. Научился различать оттенки вкуса хумуса, тхины, узнал, где делают самые вкусные кебабы… Это был безумно интересный фейерверк вкусов, что неудивительно — ведь Израиль принимал евреев из разных стран с их кулинарными привычками и пристрастиями. Так получилось, что на этом небольшом клочке земли от Бухары и Тбилиси до Парижа и Милана, Бейрута или Аммана — считанные метры. Если говорить о кухнях, конечно. К некоторым из них надо привыкать, другие захватывают сразу, а выбор свежих продуктов такой, что самому порой приготовить из них что-то одно удовольствие.
Мне кажется, что я тогда пешком обошел каждую улочку и закоулок в Тель-Авиве. Пейзаж с каждым днем становился все более родным и близким. Я встречался с самыми разными людьми, писателями, художниками. Главным образом русскоязычными. Познакомился с приехавшим в Израиль писателем Василием Аксеновым, мы долго разговаривали, выпили водки, попарились в русской бане у моего нового знакомого — израильского художника Евгения Абезгауза.
При этом я не забывал про диссертацию. Засел за книги — часть из них мне привезли из России, но многое нашел в Израиле. Я работал по несколько часов в день, тем более что подробный план составил еще в России. Писать было легко, а главное — не покидало ощущение, что я действительно могу сказать что-то новое по истории и роли либерализма в России.
Я довольно много времени проводил в одиночестве, но не чувствовал, что был выключен из происходящего в России. Я продолжал заниматься делами РГГУ, звонил друзьям и коллегам. Я, безусловно, был в курсе происходящего с ЮКОСом. Новости приходили только плохие. Я видел, что власть ведет с нами игру в кошки-мышки, становилось очевидно, что мышку она съест рано или поздно.
Два раза ко мне приезжал Ходорковский. Поскольку меня не покидало ощущение затягивающейся петли, я уговаривал его не возвращаться в Россию. После ареста Алексея Пичугина и Платона Лебедева мне и многим людям в окружении Ходорковского было совершенно понятно, что такая участь может постичь и его, и меня, и других партнеров по ЮКОСу.
Мне кажется, что ни в одной стране мира тюрьма не играет такой роли, как в России. Тюрьма в широком, метафизическом смысле пронизывает жизнь и мировосприятие каждого россиянина. Тюрьма — это не просто место, где преступники отбывают заслуженное наказание. Нет, это своего рода параллельный мир, куда может попасть каждый — и виновный, и невиновный. Самая известная русская пословица про тюрьму — «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». То есть никто не застрахован ни от обнищания (нищенской
