его репутации. Поэтому он иногда позволял себе пропустить стаканчик-другой, но не более. Но сегодня ему впервые так сильно хотелось забыться, ведь именно сейчас они с женой настолько отдалились друг от друга, и впереди зловещей тенью замаячили молчаливые одинокие дни, бывшие уделом Юана до появления Тейры в его жизни. Так что сейчас он хлопнет пару рюмочек и продолжит обход. А уж на Фронтирии зальётся доверху.
Он вывалился из бара, когда Полуденное Затмение было уже в разгаре. Тьма, затопившая улицы, была неотличима от ночной, в островках света под фонарями кучки зевак восторженно смотрели в небеса, затянутые плотной чернотой. Вдруг в небе раздался оглушительный грохот, ослепительный свет на мгновение прогнал тени из мельчайших щелей в асфальте, и с тёмных небес обрушился знаменитый эвтерпийский ливень. Воспетый в туристических брошюрах, этот дождь, конечно, не исцелял все существующие болезни и даже мог вызвать простуду, но его струи были необычайно теплы и приятны.
Внезапно ему всё опротивело. Абсолютно всё, что он думал, желал и делал, предстало отвратительным, жалким и мерзким. Обход провален, почта не доставлена, а разрыв с Тейрой после таких попыток «улучшить» положение мог разрастись до пропасти, через которую ему уже не перебраться.
К чёрту. Всё к чёрту. Пора домой.
Юан споткнулся и, размахивая руками, рухнул в лужу. В грязной воде отражался свет фонарей и окон забегаловок. Из-под козырька одной из них послышался пьяный хохот. Вода была тёплой, и вставать не хотелось, но спустя минуту-другую почтмейстер все же поднялся и, отряхиваясь, понял, что с ним нет ни пальто, ни сумки с почтовыми накопителями. Наверное, забыл в баре, а может, только что украли… Плевать. Важны лишь дом и Тейра, и он вернется к ним, сейчас же!
Всё расплывалось, размазанный ливнем ядовитый свет вывесок в его отравленном сознании превращался в безумный, пляшущий калейдоскоп. Отравлен. Алкоголь. Значит, раз он сознаёт это, не так уж он и пьян. И вполне способен вернутся на Фронтирию, подумал Юан, икнув. Пошатываясь, он направился дальше, к Потерне. По возвращении он сразу отыщет Тейру и скажет… скажет…
Одноглазый Служитель куда-то подевался, и вокруг было пусто, но Юан и сам мог запустить Переход: он тысячу раз видел, какие кнопки жмет Деин. Итак, здесь выбрать это, тут нажать сюда… Чёрт возьми, один из коридоров должен стать белым. Это цвет Фронтирии. Но все они оставались чёрными, лишь в одном чернота как-то странно переливалась, а слабый гул говорил об активации. Фронтирия так и не сподобились заменить гул чем-то более приятным, подобно крикам попугаев и плеску волн при переходе на Эвтерпу… Почему же коридор тёмный? Должно быть, какая-то поломка в подсветке или от этой местной бормотухи развился дальтонизм… Плевать. На пульте он всё нажал правильно, и коридор ведёт домой. Так что шагом марш. Прорвавшийся из глубин подсознания тоненький предостерегающий голосок он счёл проявлением трусости. Ему, взрослому мужчине и потомку суровых Первопроходцев Фронтирии, не пристало слушать всякие внутренние голоски и писки! Вперёд, только вперёд! Разум контролирует тело. Всегда!
Когда стало понятно, что всё пошло не так, было уже слишком поздно. Покалывание в коже, всегда сопровождавшее Переход, вдруг усилилось, став неприятным и болезненным. Юан попытался броситься назад, но Переход уже начался, и за спиной, как и повсюду вокруг, пульсировала гудящая тьма. Пьяная эйфория сменилась нарастающим ужасом. В тело вонзились мириады невидимых игл, и боль на мгновение стала столь нестерпимой, что почтмейстер завизжал. Уши заполнил кошмарный перезвон множества бубенцов. Рухнув, он судорожно дёргался в вязкой, плотной черноте, теряя рассудок от боли, всепоглощающего страха и…
И всё закончилось. Юан лежал на чём-то мягком и холодном. В ушах звенело. Ледяной ветер обжигал кожу, с воем унося прочь остатки пьяной мути. Первый вдох вызвал приступ кашля, настолько холодным был воздух. Открыв глаза, Юан подумал, что от боли, должно быть, ослеп: тьма вокруг была абсолютной. Он поднес ладонь к лицу, помахал ею перед глазами и почувствовал облегчение, уловив едва заметное движение. Впрочем, зрение ему здесь мало пригодится. Поднявшись на четвереньки, Юан, дрожа, пополз вперёд, повернувшись к ветру спиной. Руки, погружавшиеся в холодный песок, то и дело натыкались на острые камни. Наконец пришла первая мысль: одно слово, вонзившееся в рассудок ледяным клинком ужаса.
Тенебрия.
Населённое чудовищами царство мрака, продуваемое ледяными ветрами, никогда не видевшее света. Мир истинного, всепоглощающего кошмара, куда, по легендам, отправлялись после смерти души грешников. «Обитель Теней» из проповедей ирийских Отцов Веры…
Юан упёрся лбом в какой-то крупный, гладкий на ощупь камень, присев на корточки, привалился к нему спиной и тяжело вздохнул. Тело ныло, его выворачивало наизнанку; ноги сводили судороги от холода. Но все физические муки были ничем в сравнении с бездной отчаяния, в которую погружался почтмейстер. Это конец, и лучше бы ему умереть от холода. Нагат был единственным человеком в их колонии, кому удалось побывать в Тенебрии и вернуться. Совершенно рехнувшийся, он просто вывалился спустя сутки из той же Потерны, в которую вошёл, пошатываясь, днем раньше, чтобы навестить какой-то эвтерпийский бордель. Нагат, слывший с тех пор Полоумным Нагатом, пугалом для детворы и назидательным примером вреда пьянства для подростков, постоянно что-то бормотал о чудищах, живущих в тенебрийской тьме… Юан, как и другие колонисты, не слишком вслушивался в бормотания бедняги, волочившегося по Главной Улице в грязном пальто посреди лета… Пока сам не оказался в этой тьме. И теперь он чувствовал: там действительно что-то есть. Что-то живое и злое. Стуча зубами, он попытался забыться, думая о доме, о Тейре, но липкая темнота, казалось, проникла даже в его мысли, залив их чернотой и не позволяя ни на чём сосредоточиться.
Впрочем, холод делал своё дело. Постепенно зубы перестали стучать, а боль притупилась и пропала. Накатывала сонливость. Юан знал, что умирает от переохлаждения, и эта мысль несла умиротворение… Но вот его ухо уловило какой-то хруст в темноте справа, и дремотное ожидание смерти сменилось животным страхом. Снова хруст. Это шаги. Шаги чего-то огромного…
Словно в подтверждение его догадки из темноты раздался рёв такой силы, что в сравнении с издавшим его существом взрослый бомаш мог показаться блохой. Рёв раздался совсем близко. Кровь застыла в жилах Юана, и он почувствовал, как между ног расползается тёплое влажное пятно. Бежать. Бежать! Но тело словно примерзло к камню, а ноги превратились в ледяные колонны. Из глубины груди поднимался вопль, наконец прорезавшийся и разорвавший тишину вокруг. Ответом ему стал вой ветра и рёв твари, скрывающейся в темноте и
