class="p">– Как не отпустишь? За мной провожатых прислали. Уедут, я дорогу к становищу побратима один не найду.
– Еще раз пришлют. Велика беда, – хлестнул равнодушием князь.
– Там же сестры мои. Мать ждет. Семья моя в беде, а тебе и горя нет! Не ожидал я такого.
– А я не ожидал, что ты от меня тайком повенчаешься.
– Это-то тут при чем? – не понял Демьян.
– А при том, что мы многого не ожидаем. Сестры твои в безопасности, давно уж у побратима сидят, так и еще побудут. А нам дело нужно сделать. Святое дело.
– Ты месть святым делом называешь?
– Забываешься, боярин! – разозлился Александр.
«Ну, думай, Демьянка, думай, как князя уломать. Соображай, голову тебе Господь на что дал? На жалость надавить не выходит, заслуги былые напомнить, так еще больше разъярится. А ехать нужно сегодня!»
– Прости, княже, за дерзость, – сменил тон Олексич.
Александр довольно улыбнулся.
– Прости, княже, – повторил Демьян, выверяя слова. – Отпусти только меня. Я дружину тебе свою всю оставлю, Первуша поведет. А мне в дорогу Горшени да пары воев хватит, – боярин заискивающе посмотрел князю в глаза.
Александр задумался. Демьян в напряжении следил за ним: «Не отпустит, так все равно сбегу. И будь, что будет, а сестер матери верну. Второй раз семью не предам».
– Горшеню мне, а с Первушей поезжай, – все же смилостивился князь.
– Спасибо. Дозволь, пойду я, – заспешил к двери Олексич, пока Алексашка не передумал. – Воев отца израненных мне еще навестить нужно да в дорогу собраться.
– В Днепре не потони, разлив скоро, – напутствовал его уже мягким тоном князь. – Несет тебя нелегкая.
– Постараюсь. Сами берегитесь. Да подумайте крепко, прежде чем…
– Иди уже, – раздраженно махнул Александр.
Олексич выбежал на крыльцо, и только тут вспомнил, что так и не попросил денег на выкуп. Вернуться? Толи даст толи нет, а передумать может. Где ж взять? Демьян пошел к богатому двору Миронега…
– Что ты, Демьян Олексич, нет у меня ничего. Видишь, дочери на выданье, приданое нужно, а села-то мои поганые пожгли. Сам аки медведь в берлоге лапу с голоду сосу. Да если бы было что, так неужто я сыну Олексы бы не отдал. Ан нет ничего, пусто. Да рад, что сестриц ты обрел, да поди еще у кого поспрошай, у князя, например. Да я…
– Ладно, пойду, – Демьян устало поднялся с лавки и перекрестился на красный угол.
– Пойди, пойди, – Миронег тоже поспешно осенил себя распятием. – Ты только, Демьянушка, выйди с заднего двора. Уж не обижайся, люди сейчас с торга возвращаются, увидят, что ты от меня выходишь, пакость какую сотворят, а у меня дочери на выданье, сам понимаешь.
Ничего не ответив, Демьян без поклона вышел. Больше в граде просить ему было не у кого. В Курске жила родня матери, дядьки не отказали бы любимому племяннику, но Ерема ждет его к закату, а до Курска и назад, даже если загнать коней, за день не обернуться.
Обойдя воев отца, побеседовав с вдовами погибших, пообещав по возможности помощь (и кто за язык тянул, само как-то вылетело), совсем раздавленный Демьян вернулся домой. Солнце быстро скользило к горизонту, времени оставалось мало.
На дворе собралась вся дружина, у каждого по паре коней. Несколько лошадей были навьючены припасами. Горшеня проверял, ладно ли приторочены мешки.
– Мы все собрали, ехать готовы.
– Вы не едете, – кисло улыбнулся Демьян, – князь всех не отпустил. Я беру Первушу, Вьюна и Проню. Ты, Горшеня, в мое место за главного. Десятника слушайте.
– Как не пустил? – не понял старый вой. – Да ты объяснил ему?
– Пытался.
– Во те раз.
Горшеня сдвинул седые брови.
– Ведь туда вас черниговские проводят, а назад как? Одним возвращаться придется, да по чужой степи, да с лебедушками нашими. Обидеть любой сможет. О чем он думает?!
– О мести он думает. На слободы Ахматовы опять полезете. Дружину мне сохрани.
– Ни чему их жизнь не учит. А серебра на выкуп дал?
– Я не просил. Не будем об том. Я пойду – с матерью попрощаюсь.
Мать сидела в светлице у окошечка, она равнодушно скользила взглядом поверх голов Демьяновых воев. Застывшая, чужая, но вместе с тем такая до боли родная. Сын присел рядом, Евдокия не повернула головы. Какое-то время они молчали.
– Я за Улюшкой и Дуняшей еду, – нарушил тишину Демьян, – но это ненадолго, я быстро обернусь. Стрекоз наших верну, станут опять вкруг тебя порхать.
– Голову, Демьянушка, поищи. Обещал, помнишь? – казалось, мать его и не слышит.
– Я поищу, поищу. У князя на выкуп хотел попросить, а не смог. С чем ехать, не знаю, – Демьян заговорил с самим собой, не надеясь, что матушка его услышит. – Отвернулись все, прокаженный я теперь. А ведь меня в Вороноже жена ждет. Женился я без слова вашего, уж простите. Да она такая, не смог устоять. Рубаха вот у меня – это она вышивала, а пироги какие печет. Агафьей звать. Ты ее полюбишь. Тоскую я по ней, крепко тоскую… Знаешь, я когда все узнал, в горе как ты стал тонуть, на дно меня тянуло, а она вытащила… любовью своей. Оказывается, любовью спасти можно.
Мать медленно повернула голову, посмотрела на уже порядком затертую рубаху сына, потрогала рукой алые завитки вышитого узора.
– Ладно стежки кладет, – улыбнулась она. – А серебро мы найдем, может не так много, но хотя бы не с пустыми руками поедешь, – словно пробудившись ото сна, прежняя мать встала перед Демьяном. – С навершников62 моих да повоев63 серебро с жемчугом срежем. И кобылу свою – ту, что больно резвая, побратиму подаришь. А про остальное слово дай ему, позже вернуть. У родни пособираем.
Демьян кинулся целовать материнские руки. Какие струны ее израненной души затронул нехитрый сбивчивый сказ, что в одночасье позволило Евдокии стряхнуть с себя груз отчаянья – сын так и не понял. «А говоришь, не ведунья, – мысленно улыбнулся Олексич жене, – а и матушке легче створила».
Солнышко уже лизнуло окаем, когда Демьян со своими спутниками выехал из града. У сапога привычно семенил Дружок. Двое вратарей64, проводив малый отряд тяжелыми взглядами, не стесняясь, плюнули вслед, но молодого боярина это ничуть не тронуло, броня равнодушия надежно сковывала душу. От ольговцев Олексич ничего другого и не ждал, город вызывал в нем брезгливую неприязнь.
Путники уже сворачивали с дороги к Русалочьей заводи, когда их нагнал детский65 князя.
– Демьян Олексич!
Боярин вздрогнул, ожидая недоброго.
– Тебе светлый князь велел передать, – на руку Демьяну лег увесистый
