А значит… идти придется.
И не только к матери, которая, нутром чую, визиту моему не обрадуется, но… дождь, подштанники и вообще. Я поднялась и конверт взяла. Перевернула, открыла… а может… как-то слишком уж совпало, что исчезновение Эля, что это вот, простите боги, приглашеньице…
На ужин.
В тесном семейном кругу.
Плотная бумага. Золотые вензелечки, до которых моя бывшая подруга была весьма охоча. И приписка на обратной стороне. Мол, приходи, будет интересно.
Может, она моего супруга умыкнула?
А с другой стороны, на кой ляд он ей сдался? У нее, если подумать, собственный имеется, пусть и не эльфийский кровей, но вполне себе толковый. Скотина, конечно, но кто без недостатков? Главное же, что отказаться я, конечно, могу и хочу, но… отношений моих с Гильдией этот отказ не улучшит. А узнать, за что же дорогая бывшая подруга на меня взъелась, хочется.
И вообще, осень – самое время в гости ходить.
Надо бы только мужа отыскать, раз уж ужин семейный…
…второй конверт я нашла на крыльце.
И судя по виду его лежал он там долго. Это, если подумать, то из дому я два дня не выходила… серая бумага вымокла.
Расползалась.
Липла к пальцам. И долго отказывалась сохнуть, норовя залить пламя свечи печальной капелью. Я даже испытала преогромное желание отправить этот серый ком в мусорное ведро, но сдержалась. И не зря. Высохнув, бумага пошла пятнами и буграми. Часть букв расползлась, часть вообще уплыла, но в целом суть была понятна.
«Твой ельф у нас. Приходь третю ночь на Бздыхов склеп. В Гильдию сунешься – ухи отрежем».
Ухо я почесала.
Как вот понять, кому отрежут? Мне или эльфу?
И вообще, как он, перворожденный, мать его, маг, страж и все прочее, умудрился в этакое дерьмо вляпаться? Нет, этот вопрос я задам, как говорится, непосредственно, а пока… пока надо бы подумать.
Третья ночь… с учетом, что письмо пролежало на крыльце – вот идиоты, а если бы я уехала? – дня два, то идти предстояло сегодня. А что у нас сегодня?
Правильно, новолуние.
А новолуние с точки зрения прикладной некромантии событие скорее негативное. Внешние энергетические потоки ослабевают. Слабые контуры разрушаются. И на создание элементарной структуры требуется сил втрое против обычного. Зато и развеиваются подобные структуры легче, что весьма даже неплохо, если нужно кого упокоить. Вопрос лишь в том, кого мне упокаивать придется помимо тех идиотов, которые на святое покусились. Я почесала руку с татуировкой. И вот как быть…
В Гильдию я точно заявлять не стану. В конце концов, пути наши разошлись. В лучшем случае отправят к городской страже. В худшем… одним эльфом больше, одним меньше… стража? Тоже не вариант… конечно, можно на них натравить эльфячью мать, которой, подозреваю, не слишком понравится, что некие сомнительного толку личности на мальчика ее покусились, но… будет шумно.
И бестолково.
Я вздохнула: от погоста мне не отвертеться, а стало быть, пора вещи собирать, пока светло… относительно светло.
Ненавижу дождь.
Вот всей своей душой ненавижу дождь. Особенно такой. Вдохнешь и едва не захлебнешься. Куртка моя из шкуры виверны, способная выдержать плевок шервыша, вдруг мигом пропиталась влагой. Штаны прилипли к коже. В сапогах мерзопакостненько захлюпало.
А главное, проваливались они в грязь по самую щиколотку.
Вяло зашевелилась малина, то ли приветствуя, то ли в принципе подавая признаки жизни.
– Я… – я сняла подштанники. Эльфийский шелк на ощупь оставался сухим, что вызвало в душе моей нехорошее чувство зависти. – Я за этой бестолочью ушастой. А ты дом сторожи. Если кто сунется, смотри сама, только не до смерти…
…а то еще объявят потом потенциально опасным видом и выкорчевать велят. Эль такого точно не переживет…
Подштанники я свернула и сунула в сумку.
Авось пригодятся.
Добравшись до калитки, я оглянулась. Дом был… неустроенным, пожалуй. Неказистым. Серым в сумерках и каким-то совсем уж покосившимся.
Бедным.
И некрасивым.
А ведь есть же деньги. И давно бы стоило крышей заняться. Отчим даже письмо оставил к приятелям, которые бы сделали надежно, быстро и со скидкой. А я все тянула… почему?
Кто его знает.
Калитку я прикрыла. Огляделась. Что-то подсказывало, что за домом и мною следят. Правда, письмо, пролежавшее два дня под дождем, скромно намекало, что похитители не великого ума, однако…
Тишина.
Пустота.
Кошки и те попрятались, и в чем-то я их понимаю. Я подняла воротник, пытаясь хоть как-то защититься от слабого, но на редкость промозглого, ветерка… капюшон бы накинуть, но под ним ничего не видно. Поправив сумку, которая норовила сползти, я бодро зашагала к городским окраинам.
Бздыхов склеп в городе был местом известным.
Расположенный на самом краю старейшего погоста, он был невелик и на диво уродлив. Сложенный из каких-то темных валунов, он с первого, как, впрочем, и со второго взгляда, производил отталкивающее впечатление. Камни эти, облюбованные ржавой плесенью, держались друг за друга цепко. Подслеповатые оконца, столь мелкие, что и кошка в них не пролезла бы, взирали на окрестные могилы. Ржавые ворота висели на одной петле, но желающих заглянуть внутрь не находилось, кроме, пожалуй, штатного некроманта. Но ему по долгу службы полагалось совать нос в места, от которых нормальные люди держатся подальше.
Бздыхов склеп был безопасен, но…
Нехорош?
Пожалуй.
Им даже контрабандисты, напрочь лишенные, что совести, что чувства самосохранения, брезговали. Мне случалось бывать на Стрежненском погосте и не могу сказать, что он так уж разительно отличается от обыкновенных кладбищ, но вот ощущение общей неспокойности присутствовало.
Дождь усилился.
Капли стучали по куртке, норовя попасть за шиворот. Платок на волосах промок, как и сами волосы. Общая унылая серость дня сменилась иною, более густою вечерней, а там уже и ночь подобралась. Тоже, что характерно, по-осеннему мутная.
Рваные тучи.
Тонюсенький серп новорожденной луны, будто кистью кто-то по небу мазнул. И сами небо неудачное, рыхлое и дырявое. Звезд не видать. Фонари и те горят через один. И главное, чем ближе к погосту, тем их меньше.
Я вздохнула, остановившись ненадолго.
Улочка узенькая, вьется, жмется меж домов. Людей нет, но оно и к лучшему, любопытные мне ни к чему. А дома старые, откровенно уродливые порой, и с этим уродством не способны помочь ни резные ставенки, закрытые плотно, ни узорчатые решетки, ни тем паче подвесные корзины, в которых догнивали цветы. Пахло плесенью и запустением. А еще самую малость горьким миндальным маслом. И запах этот заставил меня насторожиться. Вот неоткуда было взяться в этом, пусть еще не захолустье, но всяко далеком от приличного районе, миндальному маслу. Я осторожно повернулась.
