брови старуха.
Молодая вдова растерянно посмотрела на ведьму.
— Ты, девка не голоси и не блажи. А подумай вот об чём. Коли не мы, схоронила бы ты не токмо мужа, но и деток своих, да и себя. Любила ты мужика своего горячо. Потеряла. Понимаю горе твоё. Но у тебя три живых души на руках — и каждая как его души половинка. Иди и люби их. Воспитывай. А муж твой умер до того, как мы в деревню пришли. Ничего поделать было нельзя.
— Лжёте! Всё вы лжёте! Вы и его, и Малькану убили!
— Рябого-то жену? Да её соплёй перешибить можно было. Тощая, беззубая, измочаленная. Поколачивал её муж-то, а? Меня-то не проведёшь в таких делах. Вот мор-то её и забрал.
— Прам сильный был! С чего бы его тогда мор забрал?
— А уж то мне неведомо. Знамо, заразился он раньше других. Мож, ездил куда по делам али говорил с кем из другого села. Жаль мне тебя, девка, но ничем я помочь не могу. И был бы твой муж жив, видит Господь, костьми бы легла, чтоб его спасти.
— Не поминай Господа, колдунья! Не марай имя его! — яростно закричала Хиана. — Всё зло от вас, колдунов! И мор вы навели!
— Я мор наводить не умею, — хмыкнула Дукуна. — Токмо лечить. Но ты не барагозь. Как распутица закончится — так и мы уйдём. А ты, коли дети захворают, приходи. Понимаю я, что горе в тебе говорит, а не разум. Ну, иди. Нечего задницу на морозе студить.
Старая ведьма закрыла дверь и привалилась к ней с обратной стороны.
Можно спасти людей от болезни, но от самих себя не спасёшь.
Событие пятьдесят третье
… Ставок больше нет. Заново жизнь не начнёшь.
Жан-Поль Сартр
Весна нагрянула внезапно. Ещё вчера метель завывала, а сегодня уже зелень пробивалась из грязи. На деревьях набухли листочки. Ладные домики вдоль улицы преобразились и пускали солнечных зайчиков свежевымытыми окнами. В огородах позади домов ждали своего часа чёрные комья жирной земли.
Повеяло переменами и новой жизнью.
В избу, что выделили колдуньям, постучались. Левина подошла к двери и распахнула тяжёлую створку. На крыльце в одуряющем запахе свежей выпечки стояла молодая вдова.
— Я… поблагодарить пришла… — опустила глаза к полу Хиана. — За детей спасение. И за своё.
В руках она держала исходящий паром небольшой пирог, ароматный донельзя. Так и тянулись руки отломить сочный кусочек и отправить в рот. Съестные припасы у колдуний давно к концу подошли, а деревенские свои продавали неохотно. Дукуна всё ждала, когда чуть-чуть грязь подсохнет, чтобы сняться с места. Распутица в этом году стояла такая, что из ворот не выйти. Очень уж дождливое время выдалось.
Но сегодня первый день светило солнышко. Такое же круглое и румяное, как принесённый в дар пирог.
— Благодарю, — обрадовалась Марьяна Ильинична.
Она искренне улыбнулась Хиане и взяла пирог в руки. От чудесного запаха набежала слюна, и Левина уже представила, как они с ведьмами заварят травяной сбор и съедят по ароматному сладкому куску. В том, что начинка именно сладкая, сомнений не было никаких.
— Вы уж… простите, что я так… — с трудом выдавила из себя извинения вдова, и сбежала с крыльца.
Марьяна Ильинична проводила её взглядом, поставила пирог на стол и позвала:
— Рия! Дукуна! Идите сюда скорее! Нам чу́дную благодарность принесли.
И не удержалась — отрезала себе ломтик и засунула в рот.
Вкус оказался неожиданным. Сладость смешалась с горечью, и Левина удивлённо замерла, не понимая, отчего её бросило в жар.
Язык вдруг онемел, по телу прокатилась волна слабости, а в глазах помутнело.
Из спальни вышла улыбающаяся старуха, но радость быстро сползла с её лица, стоило ей увидеть пошатнувшуюся Левину. Ведьма кинулась к огневичке и влила в ту целебную силу… Но онемение не уходило. Только расползлось по телу.
— Яд это! — отчаянно воскликнула Дукуна. — Но я супротив него ничего…
— Бегите, — еле ворочающимся языком проговорила Марьяна Ильинична.
Смотрела она не на целительницу, а в окно. Там вдруг стало пёстро от разноцветных ряс. Серые и коричневые терялись на фоне грязной улицы, а красные и синие выделялись яркими пятнами. Сколько их было? Десятка три, не меньше.
— Но ты…
— Рию… уве… ди… я… задер… жу… — из последних сил выдавила Левина и шагнула к двери.
Туда, где собрались штурмом брать трёх колдуний инквизиторы.
За её спиной тихо вскрикнула Рия, хлопнуло окно, и Марьяна Ильинична широко распахнула дверь. Первый шаг получился нетвёрдым, а второй и вовсе не удался — подвели непослушные ноги.
Она свалилась на колени в грязь прямо под довольными взглядами церковников.
Упала и посмотрела на их лоснящиеся от глумливого предвкушения рожи, заготовленные цепи, сжатое в руках оружие.
«Ироды! Владимира Ильича на вас нет!», — подумала Левина и отпустила свой огонь.
Пламенный смерч вырвался из ослабевших рук и накинулся на инквизиторов. Заляпанные салом и маслом рясы вспыхнули как свечки. Раздались крики. Кто-то утробно взвыл. Запахло палёным.
Левина улыбнулась онемевшими губами и позволила своей Искре вспыхнуть ослепляющим светом, залить улицу смертоносным оранжевым пламенем и испепелить в этом адском огне тех, кто посмел прийти за её близкими.
Ветхое платье на Марьяне Ильиничне занялось и покрылось рыжими язычками пламени. Вспыхнул свет — это один из инквизиторских колдунов попытался уйти от огня. Но ревущее пламя настигло и его. Левина не испытывала боли — тело каменело, и пока онемение не добралось до средоточия колдовства в груди, она с оскалом поливала церковников огнём. Не священным, конечно. Атеистическим. Но от того не менее горячим.
Инквизиторы в агонии корчились в грязных лужах, но колдунье их было не жаль. Напротив, душа наполнялась горячим ощущением правильности, и от него пламя лишь взметнулось выше, став из ало-рыжего ослепительно-белым.
Позади дома в лес углублялись бегущие Рия и Дукуна. Опытная старуха не изменила себе, и кошель с монетами держала за пазухой, а бросать остальное было не жаль. Ей бы до ближайшего овражка — а там вниз по ручью, чтоб не оставалось следов. А дальше — в лес. Сдюжит ли? Должна! Ей ещё Рийку на ноги подымать. Да и нельзя же сдаться, нельзя, чтоб жертва Марьяны напрасной стала. Вот и неслась старуха, утягивая за руку девчонку, не чувствуя ни сбитых ног, ни ветра в седых растрёпанных волосах.
А Марьяна Ильинична сгорала изнутри, выжигала себя вперёд пришедших сжечь её инквизиторов. Улица раскалилась настолько, что задымились стены окрестных домов.
И только когда все нападавшие замерли неподвижно, Левина замертво опала на обожжённую грязь.
И осыпалась горячим пеплом.
Глава 22
Владимир Ильич
Событие пятьдесят четвёртое
Чем дальше от вас произошло бедствие или несчастный случай, тем больше требуется погибших и раненых, чтобы получился газетный репортаж.
Законы журналистики Фуллера
Милиция приехала вместо учёных. Как выяснилось чуть позднее, никаких сибирских язв и прочих ужасов у парней в Москве не нашли. Нашли две вещи: первая — обычный герпес, а вот из-за второй всё и началось. И Васька Горбылёв, и Женька Тихонов были доставлены в больницу в сильной степени опьянения. Заразных бацилл у них не нашли, и злые, что их посреди ночи разбудили, доктора и прочие кандидаты отыгрались на председателе колхоза. Работник прокуратуры, тоже ночью поднятый в больницу, написал по их жалобе частное определение, которое — если на человеческий язык переводить — звучало коротко: «Уничтожить как класс всех самогонщиков в колхозе „Завет Ильича“».
Первый Секретарь КПСС Краногорска, получив нагоняй из прокуратуры области и даже из отдела здравоохранения самой Москвы, поступил, как и положено настоящему коммунисту. Он объявил субботник и согнал в колхоз практически всех милиционеров Красногорского района. Все участковые, опера, следователи и даже все до единого гаишники прибыли в село Гольево, где располагались правление и центральная усадьба колхоза. Но это были ещё не все гости. Управление сельского хозяйства Исполкома Красногорского городского Совета Народных Депутатов тоже мобилизовали и отправили на усиление милиции, а позднее и триумвират красногорский подъехал. Первый Секретарь райкома, Председатель Совета Народных Депутатов и Председатель исполкома подъехали ближе к вечеру, подвести итоги рейда по самогонщикам.
Найдено было пять самогонных аппаратов, которые увезли уже в город. Кроме того, было разбито несколько десятков банок с брагой и готовым самогоном, конфисковано тринадцать алюминиевых фляг, а деда Сашку, как продавца самогона Ваське Горбылёву и Женьке Тихонову, под конвоем доставили в каталажку и подвергли перекрёстному
