Книга Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

однако Илюха с Гибридом объяснили, что меня бросила девушка, и я очень сильно расстроился. То ли сила их аргументов, то ли количество денежных знаков, немедленно скрывшихся в кармане куртки сержанта, помогло нам войти в метро. Я назвал станцию метро, и мы сели в поезд. Переходы и дорогу я мало помню. Ребята доехали со мной до самой квартиры, и помогли мне открыть внешнюю дверь и лишь когда я, облокотившись на дверь квартиры Игоря, уверил их, что дальше доберусь сам, они попрощались со мной и ушли. Осознание близости отчима мгновенно отрезвило меня: я вошёл, запер за собой дверь, снял куртку, разулся и прямой походкой прошёл семь метров, отделявших меня от комнаты. Кое-как раздевшись, я рухнул на кровать, завернулся в одеяло и проспал до следующего дня.

Это было удивительно, однако ни мама, ни Игорь не узнали, что, вернувшись домой, я был изрядно навеселе. Я был уверен в том, что неизменно спалюсь, и готовился к неизбежному. Тем не менее, когда я пришёл, никто не обратил на меня никакого внимания. В моём поведении не было ничего необычного: я сразу направился в свою комнату, откуда не выходил до самого утра.

А вот утром наступила расплата за весёлую попойку с панками на Чистых прудах. Похмелья в классическом понимании у меня не случилось: голова не болела, руки прекрасно слушались, и желание выпить пива отнюдь меня не радовало, напротив, стоило мне вспомнить о существовании алкоголя, как к горлу тут же подкатил рвотный позыв, который я с трудом подавил, чтобы не загадить собственную постель. Я прислушался: в квартире было тихо, как в склепе. Выбравшись из кровати, я аккуратно, словно вор, прокрался в сторону туалета. Каждый мой шаг эхом отдавался в ушах, словно я ступал не босяком по паркетному полу, а тяжёлой походкой латных ботинок шёл по гранитной пещере, полной чудовищ. В любой момент я ожидал, что откроется дверь спальни, откуда появится один из демонов, обитающих в этих чертогах, а я смогу лишь сказать что-то нечленораздельное, прежде чем меня вывернет наизнанку прямо посреди коридора. Но дверь оставалась закрытой, и я без приключений добрался до тронного зала, дверь которого скрипнула с леденящим душу негостеприимством. Я вошёл, опустился на колени перед унитазом и поднял крышку. Тишина. «Как бы сделать это потише», – подумал я. Будить всех утробными звуками отчего-то казалось мне не самой благоразумной идеей. Я решил выдавливать из себя яд по капле – словно чеховского раба. Склонившись над унитазом, я открыл рот и… ничего не произошло. Запах не мытого две недели туалета, отбил у меня всякое желание вверять ему то, что я до сих пор ревностно хранил в себе. Я представил вчерашний день: панки, тусовка, виноградный день, портвейн, палёная водка, я вспомнил запах этих напитков, и в тот же момент словно какой-то клапан внутри меня открылся, и водопад отнюдь не столь романтичный, как на пейзажах Тёрнера, извергся из глубин моего существа с неистовой силой. В какой-то момент я понял, что катарсис происходит под аккомпанемент слишком красноречивого оркестра. На секунду я перестал изливать душу в уже изрядно обрызганный унитаз и прислушался. Тишина. Во рту господствовал привкус желчи. Я сделал глубокий вдох и продолжил. Некоторое время я безжалостно расставался со всем, что переполняло меня намедни, пока внутри не осталось ничего, кроме несварения и спутанных воспоминаний. Должен признать, унитаз выдержал гнев моего желудка и радушно принял всё, что я ему вверил. Нажав на спуск, я наблюдал, как улики постыдного минувшего дня спиралью уходят в канализацию. Мне пришлось четырежды повторить этот аттракцион и изрядно поработать ёршиком, прежде чем все следы моего преступления против общественного спокойствия благополучно исчезли. Унитаз сверкал фаянсовой белизной и был даже чище, чем в тот момент, когда я обратился к нему за помощью.

Я прислушался. По-прежнему ни звука. Из туалета я проскользнул в ванную, где тщательно вымыл с мылом руки, лицо и почистил зубы. Выключив воду, я вновь принялся оценивать обстановку. По-прежнему было тихо. Решив рискнуть, я снял с себя одежду и по-быстрому принял контрастный душ. Всякий, кому доводилось принимать контрастный душ после безудержного веселья, знает это прелестное чувство, которое растекается по организму, снимает всё напряжение и исцеляет, подобно живой воде.

Вернувшись в спальню, я переоделся и только теперь догадался взглянуть на часы: они показывали два пополудни. Было воскресенье: Игорь, скорее всего, был на тренировке, а мама с Егором, скорее всего, ушли гулять, либо куда-то поехали. Стало быть, я был один в квартире, и это обстоятельство не могло меня не обрадовать.

Я отправился в кухню, где решил подкрепить свои силы. Стоило мне открыть холодильник, воспоминания о вчерашней гулянке вновь переполнили меня, однако внутри было пусто, – благодаря этому обстоятельству я не стал устраивать непотребства и просто смачно рыгнул. Тем не менее было ясно, что плотный завтрак придётся отложить до лучших времён. Поэтому я просто заварил крепкий чай с сахаром и включил телевизор, где шёл какой-то дурацкий фильм. Во время рекламы мне показалось, что открывается входная дверь, я выключил телевизор – тишина. Я по-прежнему был один. Однако я понял, что, если я хочу поесть (а это было решительно необходимо), мне следует поторопиться. Сообразив, что твёрдая пища может изрядно ухудшить расположение моего духа, я решил сварить рис. Так, эмпирическим путём я установил лучший рецепт от алкогольного отравления, которым пользуюсь до сих пор. Позавтракав, я ощутил насыщение и вернулся в комнату.

Четыре стены чужой квартиры давили на меня так, как никогда прежде, я не хотел оставаться дома, но звонить Илюхе было немного стыдно после того, как я напился до такой степени, что уже не стоял на ногах.

«Хотя, – решил я, – они же панки!»

Я набрал номер Илюхи.

– Да, – произнёс он сдавленным голосом.

– Илюх, привет, – сказал я. – Это Василий.

– Василий?

– Ну, Бармалей, помнишь?

– А-а, Бармалей! Здорово, коль не шутишь!

– Слушай, а ты что сегодня делать планируешь? – поинтересовался я.

– Да пока не решил ещё. А ты как? Пришёл в себя?

– Ну, в целом, да. Я вот подумал, а сегодня никого не будет на поинте?

– На поинте… да полно народу! Сегодня ж воскресенье!

– Ну я тогда, может, подскочу, – небрежно бросил я и добавил. – А ты?

– Знаешь, я пока не решил. Может, да, а может, нет. Посмотрим.

– Ладно… Тогда… давай.

Пока мы с Илюхой разговаривали, я уже завязывал шнурки в прихожей. Повесив трубку, я надел куртку и вышел из квартиры – навстречу чистопрудным приключениям. По дороге, в автобусе и метро, я смутно припоминал подробности минувшего дня: красные клетчатые штаны, цепи, клёпанные ремни, шипованные ошейники и напульсники, расписные торбы, косухи и ирокезы, разукрашенные во все цвета кислотного мракобесия, тяжёлые ботинки со стальной вставкой, палёная водка, «Виноградный день», «Три топора», русский рок под расстроенную акустическую гитару, клубы дешёвого сигаретного дыма, – и над всем этим безобразием довлели синие глаза, игриво смотрящие из-под огненно-рыжей чёлки. Только проходя мимо Грибоедова, я осознал, что главным вектором моего движения сегодня является не чувство безудержной свободы и независимости от всех условностей, но стремление увидеть женщину… пожалуй, если я дальше продолжу развивать мысль, она сделается невыносимо приторной, что отнюдь не пойдёт на пользу данному повествованию.

Итак, я шёл навстречу событиям, которым предстояло круто изменить мою жизнь, но главным из них уже тогда я определил Анастасию. Не могу утверждать безапелляционно, но, возможно, все дальнейшие события происходили именно так, как будет описано ниже, именно потому, что я в закромах своего сознания задал им данное направление.

Выйдя из метро на Чистых прудах, я миновал уже знакомое Читателю общество любителей русской словесности и снизошёл по бульвару к фонтану, где намедни имел неосторожность кутить чуть более ярко, чем позволяла память на следующий день.

К своему удивлению, я не обнаружил на поинте ни одного вчерашнего собутыльника: туда-сюда сновали влюблённые парочки, а берега фонтана, подобно мухам на периметре унитаза в привокзальном сортире, облюбовали дети и их любящие родители. Снисходительно наблюдая с высоты своих шестнадцати лет за романтичной молодёжью и их более продвинутой версией в лице папаш и мамаш, нежно играющих с орущими и резвящимися чадами, я искал глазами родственную