Книга Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

Однако Бармалей так и не пришёл. Отец сказал, что он испугался меня, и я теперь сам Бармалей, и все мои противники, видя мои победы, спасаются бегством, а значит, бой окончен и пора идти спать.

Я больше десяти лет не вспоминал об этом и ни с кем не обсуждал то время, когда мой отец был жив. Но Насте я рассказал об этом сразу, – это было так просто, так естественно и так правильно. Слушая меня, она улыбалась одними глазами, не проявляя более никаких эмоций.

– Таким образом, – подытожил я, – прозвище Бармалей у меня уже больше десяти лет.

Я не стал уточнять «двенадцать», чтобы Настя не узнала, сколько мне на самом деле.

– А ведь Василий – очень красивое имя, – задумчиво заметила она.

– Если тебе так больше нравится, можешь звать меня Василием, – великодушно позволил я. – Но друзья зовут меня Бармалеем.

В этот момент я вспомнил, что у меня нет настоящих друзей, с другой стороны, именно здесь я надеялся их найти.

– Но ведь мы с тобой не друзья, – улыбнулась Настя, закуривая сигарету, и синева её глаз сверкнула в пламени зажигалки.

Я не знал, что ответить, а моя собеседница рассмеялась, увидев моё замешательство. И столь искренним, добрым и располагающим был её смех, что я улыбнулся так широко, словно хотел достать кончиками рта до ушей.

– Ну и чем ты занимаешься, Василий? – спросила она, закончив смеяться.

– Просто решил развеяться, – ответил я и, поняв, что от меня ждут другого ответа, добавил, – а вообще, – учусь…

Она улыбнулась. Я испугался, что она спросит, где именно, и мне придётся срочно придумывать что-нибудь убедительное, чтобы не сказать, что я учусь в школе. Но она не спросила.

Вместо этого она поинтересовалась, какую музыку я слушаю. В детстве, живя у бабушки, я слушал многочисленные аудиокассеты, которые покупал дядя Гриша. В основном, это были рок-н-ролл шестидесятых и динамичный рок восьмидесятых. Переехав к маме, я какое-то время уничтожал свою личность попсой, которую слушала она, однако последние несколько лет музыкальное самоуважение взяло верх, и у меня в комнате начало играть «Наше радио». Я назвал несколько групп, которые часто звучали в эфире, и она кивнула, как бы удовлетворённая ответом, а затем спросила:

– Только отечественное?

– В основном, да, – кивнул я и тут же поправился, – хотя мне очень импонируют такие группы, как Ramones, AC/DC и Iggy Pop.

– Ramones – хорошая группа, жаль, что их больше нет, – заметила она.

– Думаю, если бы они сегодня собрались и отыграли концерт, получилось бы зажигательно, – с видом знатока произнёс я.

Она рассмеялась.

В то время я понятия не имел, что участники этой группы к моменту нашего разговора уже успели благополучно преставиться, но Анастасия сочла мои слова остроумной шуткой.

– А у AC/DC какой любимый альбом?

В этот момент я почувствовал себя на экзамене.

Какой у меня любимый альбом? Да я целую вечность не слушал их песен, – едва ли я мог бы вспомнить хотя бы пять их композиций, не говоря уж о названии пластинки. Тем не менее я сделал уверенный вид и безапелляционно заявил:

– Highway to hell.

Она кивнула.

– Да, братья Янги умеют жечь, – согласилась она.

– Словно черти, – подтвердил я. – Но и голос у него необычный?

– У кого именно?

– У Ангуса Янга, конечно.

– Да, вот только он не поёт, – заметила Настя.

Я снова сел в лужу, но отступать было поздно.

– А как же TNT?

– Разве что oi, oi, oi, – ответила она. – А поёт-то её Брайан Джонсон.

– Действительно, – согласился я, возможно, чуть более поспешно, чем следовало.

Постепенно начали подтягиваться и другие ребята: Оля, двоюродная сестра Ленор, рокер по имени Дима или Гибрид, и ещё несколько парней и девчонок, с которыми я толком в тот день не познакомился. В какой-то момент алкоголь кончился, и возникла необходимость отправить гонцов к магазину. Илюха предложил мне составить ему компанию, Настя решила пойти вместе с нами, так как ей нужны были сигареты. Ребята скинули денег, сколько у кого было, и мы зашли в продуктовый магазин, где нас встретила стереотипнейшая продавщица: средних лет, полноватая, крашеная в блондинку женщина с ужасной косметикой и столь дородными мешками под глазами, что в них запросто можно было сложить все наши покупки. Илюха попросил у неё пять бутылок портвейна «777», три двухлитровые колы, три нарезных батона и пачку майонеза. К этому Настя попросила три пачки сигарет: одну для себя и две для компании.

Вернувшись к друзьям, мы откупорили одну из бутылок портвейна и пустили её по кругу, словно заздравную чашу. Кто-то пил портвейн в чистом виде, кто-то запивал его колой. На свежем воздухе у нас разыгрался аппетит, и в ход пошёл хлеб с майонезом. С утра я не позавтракал, поскольку, когда я собирался уходить, на кухне был Игорь, а мне было важно начать этот день без скандала. До тех пор мне ещё не приходилось есть хлеб с майонезом, но каким же он оказался вкусным! Я чувствовал себя древним греком, вкусившим амброзию: свежий хлеб, приправленный майонезом, словно обволакивал мой желудок, и неприятное урчание, которое давало о себе знать последние сорок минут, мгновенно исчезло.

– Бармалей, будешь мишки-гамми? – обратился ко мне Илюха.

– Какие мишки? – спросил я, хотя мне было наплевать, – сейчас я готов был выпить всё, что угодно.

– Мишки-гамми, – повторил мой товарищ. – Это народный чистопрудный коктейль. Сейчас я научу тебя его готовить.

Коктейль оказался прост: в наполовину опустевшую бутылку колы наливали портвейн (аккурат влезала одна бутылка), затем бутылка закрывалась, коктейль взбалтывался и был готов к употреблению.

Мне, как новичку в этом деле, Илюха предложил первым отведать чудесного нектара. На вкус он оказался весьма сладок, и я, можно сказать, с первого глотка пристрастился к нему. Мы с Илюхой и Гибридом беседовали обо всём на свете, пили мишки-гамми, и я почувствовал, что начинаю пьянеть. Изредка я поглядывал на Настю, её огненные волосы сразу бросались в глаза: вместе с Ленор и Олей они сидели на камне у фонтана, курили и говорили о чём-то своём. Мне чертовски захотелось подойти к ним, но Гибрид нашёл во мне благодарного слушателя, и обрывать его было бы очень невежливо с моей стороны.

Мы продолжали пить, изредка закусывая хлебом и майонезом чистый портвейн, «мишки-гамми», «Виноградный день», пиво и водку, которые материализовались после прихода новых членов компании. В какой-то момент Гибрид начал петь «Маму-анархию», и я подхватил знакомый мотив: как это часто бывает, отсутствие музыкального слуха мне компенсировало изрядное количество выпитого.

Я знал, что у меня сильный голос, хотя пользовался я им явно не по назначению. Когда мы протянули последний «Папа – стакан портвейна!», я посмотрел в сторону Насти: наши взгляды пересеклись, и вместо восхищения, одобрения или восторга я прочитал в её глазах безразличие.

Господи, как можно было так ступить!

Чтобы избавиться от дурных мыслей, я принял из рук Шрека бутылку дешёвой водки и сделал пару глотков. Затем, чтобы придать своему виду больше брутальности, я отпил ещё.

– Да Бармалей нажрался! – заметил Шрек.

– Я Бармалей! – громогласно провозгласил я. – Я не бываю в говно!

Именно в этот момент мой организм вероломно решил опровергнуть мои слова, и я успел сделать лишь несколько шагов в сторону, прежде, чем водка и всё, что было с ней по соседству, вырвались из моих уст намного красноречивее самых твёрдых глаголов. Остаток дня я провёл в удивительном путешествии между компанией, угощавшей меня выпивкой, и газоном, который я сам угощал выпивкой и частично переваренным хлебом.

В какой-то момент мне захотелось поговорить с Настей, но то ли алкоголь рассеял моё внимание, то ли она трансгрессировала, – так или иначе, её пламенной причёски я не приметил. Раздосадованный этим обстоятельством, я принялся пить ещё больше, и к вечеру представлял собой маломобильный биологический организм, способный лишь блевать и грязно ругаться матом. Сердобольные панки не оставили меня в беде, и Гибрид вместе с Илюхой решили отвезти меня домой. Бравые милиционеры на входе в метро «Чистые пруды» решили воспрепятствовать моему вторжению в столь богоугодное заведение,