По спине у меня пробежал мороз, глаза защипало…
– Я все сносила ровно до того момента, как однажды он ударил тебя. Сильно. Так сильно, что я поняла: больше нельзя это терпеть. И вот тогда… мы с тобой сбежали. Сразу же, как я смогла забрать тебя из больницы. Поэтому и меняли постоянно города… прятались.
– Но ты ведь могла мне все рассказать… – прошептала в ответ.
– Я жила в вечном страхе. И совсем не хотела обрекать тебя на то же самое. Защищала… как могла.
Я слабо усмехнулась: как это похоже на многих родителей… скрывать от своих детей страшную правду до последнего, беречь от нее, как от огня, нести в одиночку эту тяжелую ношу… Вместо того, чтобы быть честными. Вместо того, чтобы обрести друг в друге опору и поддержку…
– Я тебя почти что ненавидела, – призналась негромко. – Винила в своей неспособности довериться, в страхе привязанностей… А теперь… у меня, как и прежде, никого, кроме тебя, и нет.
– Ты еще не все знаешь. Возможно, возненавидишь еще сильнее.
Я молча подняла на нее глаза.
– Ты знаешь, что твой отец умер… вскоре после того, как ты уехала учиться.
Я кивнула.
– Это была неслучайная смерть. Он нашел меня. Напал… прямо на улице, вечером, в темноте… пытался избить… и я, сама теперь не знаю, откуда только силы взялись, но толкнула его… и он упал. Ударился… насмерть. Он был пьян тогда и все списали на несчастный случай. Но знаешь, что самое ужасное, золотко? Мне ничуть не жаль его. Я пожалела только о том, что не сделала этого раньше. Не освободила тебя, не спасла от той кочевнической жизни раньше… До того, как ты уехала, до того, как возненавидела меня окончательно…
Я не знала, что сказать. Просто молча притянула ее к себе, обняла, в свою очередь даря утешение и прощение…
– Ты все сделала правильно, – проговорила после долгой паузы, заполненной лишь освободительными слезами и долгожданным пониманием. – И я никогда не ненавидела тебя по-настоящему. Просто злилась… просто была сломана. Так же, как сейчас.
Я как-то незаметно для себя самой сползла на пол, положила голову на материнские колени, как в глубоком детстве, и внезапно призналась:
– Я снова встретила Даню…
– А твой муж?..
– А мой муж изменил мне с моей лучшей подругой… и у них сын.
Мама резко выдохнула, словно, как и я когда-то, не могла поверить в то, что такое возможно.
– И ты хочешь вернуться к нему? К Даниилу? – спросила мама, бережно касаясь моих волос, начиная пальцами распутывать перемешавшиеся пряди.
– Я не знаю, – призналась тихо, почти жалобно. – Да он и не предлагал.
В руках матери вдруг откуда-то взялась расческа, которой она принялась бережно расчесывать мои волосы, снова даря ощущение безмятежности и беззаботности…
– Когда ты родилась, у тебя уже были волосики, – проговорила мама размеренно. – Светлые, казавшиеся на солнце золотыми… тогда я и поняла, что назову тебя только Злата – и никак иначе.
Я невольно улыбнулась. Раньше я только мечтать могла о той близости, что установилась между нами в этот момент…
Но груз на душе хоть и таял понемногу с каждым ласковым прикосновением родных рук, все же не исчезал окончательно, как не исчезали и проблемы, окружавшие меня со всех сторон.
– Мой муж годами дарил мне чувство защищенности и постоянства, – хрипло заговорила я. – И за это я не просто его любила – я вознесла его на пьедестал. А теперь этот пьедестал треснул, а за ним – только пустота… И я не знаю, как жить с этим дальше.
– Никто не без греха, – заметила мама в ответ. – И трещину можно залатать, было бы желание…
– Не такую, мама… не такую.
Она медленно, почти задумчиво провела расческой по моим волосам, после чего сказала:
– Тебе, конечно, сейчас кажется, что с Даниилом все было идеально. Так уж устроен человек: он часто забывает плохое, окрашивает прошлое только лишь в светлые тона, а настоящее – притемняет. Но ты давно не знаешь этого парня, теперь уже мужчину. Он нынче совсем другой человек… как и ты. Вы оба можете столкнуться с самым грустным явлением: разочарованием…
Я обдумывала ее слова некоторое время, а она в этот момент заплетала мои волосы в столь хорошо знакомые косы…
– Мне иногда кажется, что я даже не к нему самому потянулась… не к Дане. А к своему прошлому. К себе… той себе, что живет в его воспоминаниях. Той, что еще не знает всего этого… не знает боли и предательства. Мне снова хочется стать собой прежней… но время не вернуть – знаю. Понимаю – это все самообман, но он мне сейчас безумно нужен, чтобы просто выжить…
– А ты просто вспомни о том хорошем, что связывало тебя с мужем, – посоветовала мама, отпуская мои волосы и поднимаясь на ноги. – Пойду застелю тебе постель.
Она вышла с кухни и я поднялась следом. Что-то в ее словах разбередило душу, задело за живое…
Но я не знала, стоит ли следовать совету, который мог принести только новую порцию боли.
Глава 37
Я лежала и смотрела в потолок.
Без сил, без эмоций, без мыслей. Просто вслушивалась в себя, просто пыталась понять – как дальше?.. И не знала. Чувствовала себя оборванным листом, безразлично дрейфующим по волнам жизни.
Несмотря на желание отгородиться, отстраниться от новых болезненных ощущений, несколько ночей я провела с воспоминаниями. Все перебирала в голове, будто спутанные нити, наши с Валерой встречи, важные моменты, значимые события… Все пыталась привести этот разноцветный клубок в состояние порядка… словно тем самым себя саму по кускам собирала заново.
Но чем дальше, тем больше понимала, что все гораздо проще, чем кажется. Что есть лишь два возможных варианта событий: я либо верила мужу, либо – нет. Потому что не существовало однозначных доказательств того, что он говорил правду. И весь вопрос заключался лишь в том, кому из них я готова была поверить больше: бывшей подруге или своему пока еще мужу?..
Впрочем, из этого уравнения нельзя было исключать и еще двух переменных: Мишу и моего будущего ребенка.
Об их интересах я тоже должна была думать. Но разве могут быть счастливы дети, если их мать несчастлива?..
А я не знала, смогу ли снова стать счастливой. Что с Валерой, что с кем-то другим… Да и где он был сейчас, этот Валера? Конечно, я сбежала от него сама, но и он не торопился напомнить мне о своем существовании. Не торопился просить прощения…
И это вызывало во мне странную злость. Казалось, хотела лишь одного – покоя, но и его не могла сейчас обрести.
– Дочура, к тебе там пришли.
Мамин голос раздался так внезапно, что я даже испуганно подскочила на постели. Растерянно поправив волосы, вопросительно на нее посмотрела:
