догоняла. Скорости не прибавляло и то, что Энже пользовалась электронными версиями, а я признавала только печатные издания. Теперь все эти книги стояли на полке: «Воображаемый друг», «Не говори никому», «Не отпуская меня», «Книжный вор», «Девочка», залитая кофе «Тетрадь в клеточку», «ДНЖ», «Кэрол» и множество сборников любимых мною японских рассказов. Она делилась со мной тем, что сама любит. Не без помощи общих друзей, мне удалось заказать из Китая два оригинальных тома ее любимой новеллы «Хаски и его учитель белый кот». Тогда, читая только имена героев любимых произведений Энже, я думала «о, нет, я не стану в это лезть», но в итоге полюбила «Магистра дьявольского культа» и даже собиралась его прочесть… не хватило времени.
Куда бы я ни посмотрела, везде находилось то, что я могла бы еще сделать. Мне захотелось срочно найти издания «Хаски», повесить ровнее плакаты с «Магистром», починить дверцу шкафа на кухне.
Мои глаза вновь заплыли слезами. Я вспоминала самое спокойное и счастливое время в своей жизни, сидя перед вторым пустым листом бумаги.
«Энже, даже в этом письме я не могу оставить тебя в покое. Ты стала моим единственным близким и родным человеком. Я рада, что могу хотя бы тебе выразить благодарность вовремя. Спасибо за каждую секунду, я помню каждый день и, наверное, только об этом не сожалею. Спасибо, что была рядом. Спасибо за заботу. Спасибо за то, что так старалась мне помочь. И прости меня за все проблемы, которые я принесла. Ты достойна лучшего”
Мои слезы капали на бумагу, размывая чернила. Я искренне сожалела, что все сделанное ею было напрасно.
“Последние несколько месяцев были наполнены болью, я словно бродила в темноте, пока кто-то бил меня палкой, прячась во мраке. Но ты стала для меня даже не фонарем и не керосиновой лампой, ты стала солнцем, звездой, по которой я ориентировалась, чтобы найти выход. Но выхода нет, и это моя вина.
Спасибо за то, что подарила мне дом. Спасибо за Куроми. Спасибо за каждое слово, за каждый взгляд, за тепло. Ты — подарок, ты моя удача и счастье, самая настоящая жемчужина.
Я должна уйти и потому, что не могу справиться с грузом вины за свои поступки. Судьба подарила мне встречу с тобой, а Наташу, видимо, наказала встречей со мной. Я — убийца и должна понести наказание. Иначе я испорчу еще не одну жизнь. И я очень боюсь, что твою.
Прости меня, Энже, и я пойму, если теперь ты меня возненавидишь.
P.S. И еще одно настойчивое пожелание: не хорони меня сама, не позволяй этого делать моим опекунам. Будет лучше, если ты сообщишь им после моих похорон. Не трать деньги и пусть мной займутся социальные службы. Я согласна на безымянную могилу”
Я посидела над письмом еще минут десять и добавила:
“Мне тяжело прощаться с тобой окончательно, но я знаю, что так будет лучше для всех. И для меня тоже. Пойми, я не просто не вижу будущего, я не хочу его.
Энже, ты мой самый близкий друг, я люблю тебя.”
Я села на полуторном матрасе, цепляясь за обстановку вокруг. Книжные полки оказались слишком маленькими, их едва хватало, поэтому маленькие книги стояли в два ряда, а большие лежали под ними. Еще пара стопок стояли на столе и полу. Достоевский, Рампо, Зусак, Исигуро, По, Франко, Акутагава — маленькие сборники последнего были особенно потрепаны, ведь я часто брала их перечитывать. И в тот момент мне снова очень захотелось последний раз заглянуть в книгу. Первый томик — самый любимый, он был всегда у меня в руках в то лето, после которого я впервые попала в кабинет психиатра. Интересно, что сам Акутагава перечитывал перед смертью? И, как бы было хорошо для мировой литературы, наверное, проживи он хоть немного дольше, хотя по отношению к нему это было бы жестоко. Нет, я ни в коем случае не сравнивала себя с ним, ведь, по крайней мере, у него были перспективы, он был ценен. Когда мы познакомились с Энже, я еще была зависима от этой книги, поэтому часами могла рассказывать о биографии этого писателя. На той же полке лежали еще три сборника, один из них я так и не закончила. Как жаль, — подумалось мне, и я положила все на место, чтобы не задерживаться.
Перед выходом, когда я собрала все блистеры с таблетками до единого, то положила еще свежего корма кошке. Наверное, вредно ей так переедать, но если это последний раз и лучшее, что я могла для нее сделать на прощание — почему бы и не побаловать? На глаза попался лоток, и я подумала, что Энже было бы приятнее вернуться домой, если бы он был чистым. Затем вынесла мусор, помыла посуду, подмела… уйти и оставить все то немногое, что мне важно и дорого, оказалось совсем непросто. И мне потребовалось усилие, чтобы захлопнуть дверь, стараясь больше не смотреть в дом, где я была пусть и временами, и лишь в коротких передышках между волнами кошмаров событий, но счастлива. Возвращаясь сюда, пока я не ложилась спать, произошедшее в моей жизни, казалось, оставалось за толстыми бетонными стенами, за пластиковым стеклопакетом, за дорогущей дверью с зеркалом в полный рост.
Отчего-то ужасно хотелось взглянуть последний раз на звезды, однако погода не располагала — небо заволокли серые тучи, мне даже положение солнца определить не удалось. Наивно было надеяться на то, что к вечеру прояснится, но я все равно зацепилась за идею дождаться сумерек, будто ожидая от природы уступки в честь дня смерти. Скоротать время мне помогли поиски укромного места, покупка алкоголя и мысли о надгробии. Хотя я попросила безымянную могилу, но отделаться от мыслей о своем памятнике не могла. Все равно хотелось, чтобы от меня что-то осталось, хотя бы уродливое фото из 9 класса и имя.
Вне квартиры было легче, однако все улицы жилого комплекса будто вели в наш подъезд, поэтому я снова вернулась, и впервые за все время поднялась на восьмой этаж, откуда шел люк на крышу. На нем висел массивный замок, однако, как это часто бывает, открытый.
В лицо, сбивая дыхание, ударил ветер с колючим мелким снегом. Закрыв за собой вход, я выбрала дальний угол, скрытый от люка — не хотелось, чтобы мне помешали. Я спиной оперлась об ограждение, которое определенно было выше уровня моей головы, но все равно
