Лицо Итин напоминало огромное поле битвы, а веснушки на нем – бесчисленные тлеющие костры. Ты вообще не понимаешь, чему завидуешь. Ты очень жестокая… Нам тогда было всего по тринадцать лет! Сыци разрыдалась, слезы постепенно удлиняли черты ее лица, нарушали форму рта. Итин и правда теперь не могла прочесть по губам.
После того как Ивэнь съехала из пентхауса в многоэтажке, она не вернулась домой, поскольку не могла вынести участливых взглядов родителей. Когда родители желали ей доброго утра и доброй ночи, то словно бы выкладывали керамическую плитку. Она поселилась в оформленной на ее имя трехэтажной квартире, которую мама с папой отремонтировали и поддерживали в хорошем состоянии, даже не просто хорошем, а отличном. Она подметала и прибиралась до изнеможения, так что даже заснуть не получалось. Пять лет? Или шесть? Проведенное с Ивэем время казалось сном. Но нельзя сказать, чтоб совсем уж кошмаром. Она действительно любила Ивэя. Точь-в-точь как в студенческие времена, когда выбирала тему курсовой и твердо намеревалась писать именно по ней. Ивэй весь мир принимал как данность, будто ребенок, сосущий материнскую грудь вплоть до возраста, когда уже осознает различия между полами, и такому бойкому на язык ребенку рука не поднимается дать даже самую реалистичную пустышку.
Покидая многоэтажку, Ивэнь повернулась и обнаружила, что дверь в высокое и величественное здание открыта, а хрустальные огни внутри напоминают зубы, словно бы многоэтажка разевает пасть, чтобы заглотить ее.
По вечерам Ивэнь не спалось, вышитые обои, наклеенные до самой потолочной плитки, соединяли стены, превращая комнату в изящную коробку, внутри которой была заперта Ивэнь. От дивана исходил еле слышный аромат выделанной кожи. Лежа на нем, словно бы качаешься на волнах собственного дыхания, а ощущение, что дышит диван. Наверняка то же самое чувствуешь, когда лежишь на настоящей корове. Она засыпала и просыпалась, просыпалась и продолжала смотреть телевизор. Второстепенная героиня в первой части фильма становится главной героиней во второй части, действие которой отстоит от первой на десять лет, но при этом за десять лет ни капли не меняется. Жизнь Ивэнь напоминала застывшее лицо голливудской актрисы.
Однажды она наконец позвонила господину Маомао. «Алло?» – «Господин Мао, я вас отвлекаю?» – «Разумеется, нет». – «Что делаете?» – «Рисую эскиз. У меня два состояния: держу карандаш или иду за карандашом». Ты не засмеялась. Ты молчишь, словно линия, которую нарисовали не тем карандашом и теперь не стереть. Маомао ничего не оставалось, кроме как продолжать: «Такое чувство, что я забыл поужинать. Каждый раз тороплюсь закончить начатый эскиз, в итоге мой ужин из соседнего магазина, а мне кажется, это пустая трата времени. Мы живем-то всего несколько десятков лет и в день едим по три раза. Наверное, стоило бы послушать вас и каждый раз есть то, что больше всего любишь. А вы, кстати, поужинали?»
Ивэнь, как обычно, ответила невпопад: «Можете приехать ко мне?»
Она подошла к двери, и когда открыла ее, то у Маомао наконец-то появилось ощущение, будто он прочел с детства знакомую переводную книгу в оригинале. Впервые вижу тебя в очках, смотреть на тебя даже приятнее, чем читать любую классику. Ивэнь села на один конец длинного дивана, Маомао на другой. В фильме на моменте, которым режиссер надеялся рассмешить зрителей, Ивэнь наконец улыбнулась.
Контейнер с контактными линзами и капли для глаз стоят на журнальном столике, твои тапочки напоминают по форме «цзяобэй»[78], пиджак висит на спинке кресла с распростертыми руками, книга в оригинале лежит на столе корешком вверх. Весь тяжелый черный мраморный стол служит тебе закладкой.
Они посмотрели подряд три фильма, и Ивэнь уснула. Откинула голову на спинку дивана. Мороженое в ведерке, которое она поставила между ног, таяло. Маомао тихонько вытащил ведерко, тихонько открыл холодильник и тихонько поставил ведерко внутрь. В холодильнике было пусто. Закрывая дверцу, Маомао внезапно подумал о том участке синего домашнего костюма Ивэнь, который промок от мороженого и приобрел оттенок индиго. В тарелках на столе раскиданы чеки, свернувшиеся, словно червячки. Либо из фастфуда, либо из магазинчиков по соседству. На кресле угнездилось наспех свернутое летнее одеяло. Перед креслом стоит чашка с засохшей кофейной гущей и следом от кофе в форме губ на кромке, а еще стакан с водой, маленький ящичек кофемолки выдвинут, в нем осталась ложка молотого кофе. Представляю, как ты целыми днями сидишь в этом кресле. Маомао боялся, что от удара тапочек об пол Ивэнь проснется, и поэтому сам снял с нее тапочки, носки коснулись пола. Когда он выключил телевизор, стало слишком тихо, и Ивэнь в самом деле проснулась. Маомао увидел, что у нее из глаз катятся слезы. «Можете остаться у меня на ночь?» Маомао не знал, нужно ли ему согласиться или отказаться. Я не хочу пользоваться твоей слабостью. Ивэнь добавила: «Тут много комнат». Тогда хорошо.
Маомао после работы поехал домой, собрал кое-какие вещи и вернулся к Ивэнь. С каждым днем он перевозил все больше своих пожитков. Постепенно даже эскизы он стал рисовать у нее. Ивэнь сидела напротив. Один рисовал, другая читала, а между ними повисала не такая тишина, как на скале, а как в шахте по добыче драгоценных камней, прорубленной в этой скале. Ивэнь тихонько манила, словно Маомао сидел где-то вдалеке. Маомао поднимал голову, Ивэнь подталкивала к нему книгу и тыкала пальцем в какой-нибудь абзац. Маомао переставал рисовать. Прочитав, он говорил: «Здорово». Ивэнь сказала Маомао: «На самом деле мы с тобой очень похожи. Ты моя более мягкая версия». Она сдержалась и не призналась: «Ты относишься ко мне, как я к Ивэю». Это стилистический прием любви, который никогда не бывает избитым.
Маомао налил себе воды и подлил воду Ивэнь. Она посмотрела на него широко распахнутыми овечьими глазами и серьезным тоном поблагодарила его. Когда ты говоришь «спасибо», то на щеках появляются ямочки, которые китайцы называют «винными впадинками». Ты знала, что изначально это слово действительно имело отношение к вину? В древности когда гнали вино, то для лучшего притока воздуха закваску и смесь из злаков укладывали вдоль стенок резервуара, а посередине проступало дно. Я будто бы могу увидеть твое дно, твою подноготную, через эти ямочки. Но Маомао ответил лишь «не за что». Он сдержался и не признался: «На самом деле я куда счастливее тебя. Это мне надо тебя благодарить».
Когда Ивэнь собралась подняться к себе, то вытянулась, как солдат перед офицером, и отчеканила озорным тоном: «Спокойной ночи, сосед!» Постепенно я перестал слышать, как ты рыдаешь во сне. По утрам я наблюдаю, как ты спускаешься в розовом спортивном костюме и розовых тапочках, и мысленно увеличиваю твои глаза, которые кажутся меньше из-за толстых линз очков. Мы съедаем сначала соленый пирог, а потом я достаю еще и сладкий, а ты притворяешься, что всхлипываешь, и говоришь: «Кошмар. Господин Маомао хочет меня совсем избаловать». Я готов упасть в ад, где вечно месят тесто. Раскатывать пласт, по которому ты можешь спокойно ходить и есть, когда проголодаешься.
