Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
всех сторон, создавая антарктическое циркумполярное течение, которое еще больше изолировало Антарктиду. На картах Пангеи и ее дальнейшего распада (рис. 4.1) можно видеть, как Антарктида заступает на свою бессрочную службу в полном одиночестве. (Но не расстраивайтесь. Еще через сотню миллионов лет будущая Антарктида вновь сблизится с Австралией или Южной Америкой. Или с обеими сразу.)
Когда Антарктида достаточно охладилась и морская вода вокруг нее начала замерзать, возникло весьма неожиданное обстоятельство, связанное с химическими процессами: лед не бывает соленым. Когда морская вода замерзает, она выдавливает из себя соль. От этого вода, окружающая формирующийся лед, становится еще солонее, а чем солонее вода, тем при более низкой температуре она остается жидкой. Таким образом, при замерзании соленой воды получается, во-первых, пресноводный лед и, во-вторых, очень соленая и очень холодная вода. А чем солонее и холоднее вода, тем она тяжелее, поэтому она опускается в глубину и распространяется по океанам, следуя рельефу морского дна. Вот почему в современных глубинах моря очень холодно.
Так зародился глобальный «океанский конвейер», который движется и сегодня, оказывая огромное влияние на природу — от погодных условий до состояния рыболовных угодий. Холодная вода течет не только по дну, в так называемых зонах апвеллинга (подъема глубинных вод) она поднимается к поверхности, насыщенная питательными неорганическими веществами, и устраивает водорослям настоящее пиршество. Обычно такие зоны располагаются вдоль береговых линий; например, с зоной апвеллинга связано Калифорнийское течение, где я училась нырять с аквалангом среди бурно растущей ламинарии, обильных зарослей морских актиний, ярко-оранжевых рыбок-гарибальди и любознательных тюленей.
Вероятно, сначала в этих богатых прибрежных водах господствовали рыбы, а головоногим приходилось довольствоваться глубокими океанскими водами. Конечно, мы не знаем этого наверняка, но, по крайней мере, некоторые колеоиды вполне могли эволюционировать в морских глубинах — в пользу этой гипотезы говорит отсутствие у них фрагмокона (который на глубине разрушился бы под давлением воды) и то, что они выжили во время массового вымирания в конце мелового периода (когда повысился уровень кислотности поверхностных вод). Однако Нил Монкс указал на любопытное несоответствие: зачем в глубинах моря нужны хорошее зрение и маскировка — главные отличительные признаки современных колеоидов?
Возможно, эти черты развились у колеоидов лишь тогда, когда они вновь вторглись на мелководье. Как замечает Эндрю Паккард, «подобный ход эволюции напоминает эволюционный путь млекопитающих: в начале своей истории они довольно долго прозябали на периферии животного мира, в котором царствовали архозавры, и органы чувств млекопитающих, особенно зрение, по общему мнению, достигли высокого уровня развития в связи с сумеречным образом жизни. Что именно позволило головоногим вновь завоевать мелководье — исчезновение рыбоподобных рептилий, рост дифференциации прибрежных местообитаний, в результате которого появились новые экологические ниши, или некое поведенческое преимущество, приобретенное в морских глубинах, — можно только догадываться»[183].
Безусловно, поведение — ключевой аспект конвергенции головоногих и рыб. И у тех и у других развился мозг большего, чем у предков, размера; и те и другие нередко становятся героями многочисленных баек аквариумистов — как любителей, так и профессионалов. Серендипити, моя первая домашняя самка-осьминог, играла со мной, хватая и притягивая к себе пищу ровно с такой силой, чтобы оказать сопротивление, но не вырвать ее из моих рук — по крайней мере пока самой не надоест. Позже, спустя много лет после Серендипити (уже во время учебы в университете), в тот же самый аквариум я поселила рыбу-собаку и назвала ее Агнес. Если с утра я не торопилась покормить ее, она поднималась на поверхность и начинала плескаться все сильнее и сильнее, пока не получала свой завтрак. А однажды она плюнула хорошо заметной и точно направленной струей в гостя, который с тех пор обходил ее аквариум на безопасном расстоянии.
Ученые подкрепили подобные рассказы эмпирическими исследованиями использования орудий у осьминогов. В природных условиях эти животные собирают камни и раскладывают их, чтобы обустроить свои жилища, вероятно совершенствуя защиту от хищников. Также осьминоги пускают струи воды, чтобы передвигать песок, сдувать мусор или отпугивать нежеланных гостей, подобно тому как рыба-собака Агнес напала на моего знакомого. В одном исследовании ученые дали осьминогам пустую бутылку и увидели, что, поднеся ее ко рту и получив отрицательный ответ на первоочередной вопрос: можно ли это съесть, осьминоги принялись с ней играть. Несколько осьминогов снова и снова пускали струи воды, отправляя бутылку летать по всему аквариуму, — ученым это напомнило то, как люди перекидывают друг другу мяч[184]. Обнаружение способности к игре у животных, столь отличающихся от нас самих, приводит нас в восторг; к тому же это яркий пример эволюционной значимости исследовательского и экспериментального поведения. Такие формы поведения особенно важны в беспрестанно меняющейся прибрежной среде — будь то коралловый риф или каменистая приливно-отливная зона.
До сих пор мы говорили только об осьминогах, но нередко возникает вопрос: сравнимы ли с ними по умственным способностям кальмары? К сожалению, интеллект кальмаров изучать непросто, поскольку эти животные привыкли свободно плавать в океане и плохо переносят неволю. Осьминоги способны уютно устроиться в бутылке из-под газировки не хуже, чем в скалистой пещере, они более пригодны к жизни в лаборатории. Движимые голодом и любопытством, они с готовностью будут откручивать крышки банок и проходить лабиринты, чтобы найти кусочек крабового мяса. Кальмары к решению таких задач не приспособлены, но у них есть свои особенности. Как стайные животные, которые, несомненно, общаются друг с другом, кальмары, возможно, первые головоногие, у которых стоило бы поискать признаки языка.
В 2003 г. группа ученых описала ряд коммуникативных сигналов, появляющихся на коже карибского рифового кальмара, которые они назвали «кальмаровым языком». Они даже обнаружили, что один кальмар может одновременно поддерживать два «разговора»: классическим примером стал самец кальмара, который подавал самке, находившейся слева, сигналы ухаживания и одновременно сигналы агрессии самцу справа. Приспосабливаясь к дневной жизни в хорошо освещенных мелких водах коралловых рифов, эти кальмары обрели массу возможностей развить сложную систему визуальной коммуникации[185].
В целом колонизация прибрежных вод представляла для колеоидов весьма рискованное предприятие — в таких местах всегда бывает высокий спрос на недвижимость. Изобилие питательных веществ означало изобилие конкурентов и хищников. Но, прижимаясь к камням и песчаным отмелям, колеоиды смогли избежать внимания со стороны новых огромных и страшных хищников — китов.
На сцене появляются киты
Кайнозой не зря получил название «эра млекопитающих». Млекопитающие процветали повсюду: первые приматы и грызуны на суше, первые летучие мыши в воздухе и, конечно, первые киты и дельфины в море. Трудно переоценить значимость теплокровных хищников в экосистеме океана, и
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
