Нижнелотарингским, с послом графа Фландрского и с приближенными рыцарями на
соколиную охоту, и теперь в суде интересы правителя Шампани представлял старший
брат юного графа Стефан, властитель Блуа и Шартра, гостивший в Труа на правах
отнюдь не гостя, а хозяина, поскольку титул барона Труа тоже принадлежал ему, и
городок являлся именно его частной собственностью. Таким образом, с юридической
точки зрения выходило, что младший сводный брат Стефана Гуго хоть и получил по
завещанию отца титул графа Шампанского, жил в городе Труа лишь из милости графа
Стефана.
Граф Стефан был человеком экстравагантным. Один из ближайших друзей
короля Филиппа, одевался он всегда ярко и вызывающе, говорил громко, перебивая
всех остальных, и не терпел при этом, когда ему начинали возражать, поскольку
считал, что все на свете он знает лучше других. Пожалуй, только самого короля он
еще был способен внимательно выслушать.
Действительно, стараниями отца, Стефан де Блуа получил весьма хорошее
образование. Сначала в Нарбонне, а затем в Париже он изучал юриспруденцию,
риторику и высокую латынь. И теперь, будучи равным по богатству монархам и
обладая повышенным самомнением, Стефан считал себя величайшим знатоком
законов во всем Французском королевстве, и всегда, где бы он ни находился, просил
предоставить ему право ведения судебных дел. Он говорил, что считает своим долгом
сделать суд справедливым, а уж справедливее его во Франции судьи не существует.
Рассказывали даже анекдоты, что у себя в Блуа Стефан только и делает, что судит
своих подданных.
На самом же деле этот богатый бездельник из процедуры суда давно сделал для
себя определенного рода забаву: он просто обожал чувствовать свое превосходство
над другими людьми и упиваться своей властью над ними. Приговоры, вынесенные
им, редко бывали мягкими, хотя никаких противоречий с законами и обычаями того
времени в них не было. Просто Стефан обожал приговаривать людей к разного рода
мучениям, а потом, ради развлечения, наблюдать, как эти мучения происходят. Так,
мило развлекаясь, граф Стефан приговаривал подсудимых, часто невиновных, к
отрезанию ушей, вырыванию ноздрей, ослеплению, к отсечению рук или половых
органов, не говоря уже о изощренных смертных казнях, совершаемых по велению
графа достаточно часто.
И вот сейчас, находясь в Труа у своего младшего брата, которого Стефан де Блуа
считал слабохарактерным юнцом, слюнтяем и недотепой, неспособным вести
государственные дела, граф предпочел судебный процесс охоте в компании герцога из
Лотарингии, казавшегося ему неотесанным немецким солдафоном. Вести дело
мятежного баронского сына, напротив, Стефану представлялось весьма утонченным
развлечением. Поэтому, сославшись на недомогание, он отказался от поездки на
охоту, но, чтобы «помочь брату в несении нелегкого бремени власти» попросился
быть судьей на этом процессе. Брат же, граф Шампанский, как всегда, не смог ему
отказать, поскольку, во-первых, он был сильно младше и вовсе не столь богат, а во-
вторых, он не был глуп, и потому, ссориться со Стефаном не собирался ни в коем
случае. Напротив, в угоду политической и военной поддержке со стороны Блуа и
Шартра, а значит, и короля Филиппа, граф Гуго всегда был готов забыть вечно
раздражающие его качества своего старшего брата. И, разумеется, Гуго де Блуа не мог
возражать против странных юридических развлечений Стефана. «Конечно же, брат
приговорит разбойника к мучительной смерти, что ж, на все воля Божия, наверное,
разбойник этого заслужил», — простодушно думал граф Шампанский, с умилением
поглаживая своего любимого сокола в предвкушении охоты, совершенно не
подозревая, как, стараниями брата, может обернуться все дело.
В дворянском суда, расположившемся на первом этаже деревянного
двухэтажного здания городской ратуши, было сыро и холодно. Большой камин в углу
не прогревал помещение, но зато давал много дыма и копоти. Слуги, подбрасывающие
в него поленья, то и дело давились от кашля. Из немногочисленных людей,
представителей местного дворянства, сидящих в зале суда, знакомым де Пейну был
только капитан стражи Андре де Монбар. Когда Гуго де Пейн поздоровался с другом
детства и сел рядом с ним на скамью, список обвинений уже начали оглашать. За
столом президиума суда восседали трое людей в черных судейских мантиях. В центре
своей массивной фигурой и здоровым цветом лица выделялся граф Стефан, по левую
его руку сидел сенешаль молодого графа Шампанского, барон де Шато-Неф, а по
правую руку графа Стефана обвинения зачитывал прево Труа Жиль де Ришар.
—…А еще Бертран де Бовуар обвиняется в том, что пять месяцев назад, напав
ночью, ограбил замок шателена Гвидо де Монсареля, убил его, а его супругу и двух
дочерей обесчестил и продал жидам в рабство. И также обвиняется Бертран де Бовуар
в том, что три месяца назад он ограбил и сжег две деревни во владениях барона
Жирома де Ларюша, а самого его зарубил насмерть, вероломно напав со спины на
лесной дороге. И еще обвиняется Бертран де Бовуар в том, что не далее понедельника
он со своими людьми разграбил феод шателена Гуго де Пейна, где был разрушен
замок, расхищено продовольствие и учинено насилие над местными крестьянами, за
которым занятием Бертран де Бовуар и был схвачен, а за месяц до этого его люди
убили в Пейне прево и троих солдат графа Шампанского.
Но, несмотря на множество обвинений, подсудимый держался вызывающе и,
злобно сверкая маленькими свиньячими глазками, нагло отрицал все свои
преступления.
— Как вы, благородные люди, можете верить свидетельствам каких-то
крестьян? — Возмущался он, потрясая рыжей бородой. — Если какие-то разбойники,
пусть даже прикрываясь моим именем, совершили все эти преступления, то почему я
должен отвечать за их действия? Я таких распоряжений не давал. Слово чести.
