— Э… Гм… Благодарю вас, господин есаул… Если бы не вы, я бы пропал!
— Еще не поздно, — будто бы не к месту заметил на это китаец.
— Что, простите? — нахмурился я.
— Пропáсть, — пояснил Чжан. — Еще не поздно пропасть… Будьте осторожны, молодой князь, — продолжил он после короткой паузы, особо выделив голосом мой титул — должно быть, желая этим что-то подчеркнуть, но что и зачем, я не понял. — Для вас пока ничего не закончилось. Напротив, насколько могу судить — все только начинается… Честь имею, сударь!
С этими словами китаец направился к выходу из зала, оставив меня, признаться, в некотором недоумении.
— Мои поздравления, сэнсэй! — дождавшись ухода Чжана, ко мне с поклоном приблизился Ясухару.
Ну вот, я снова для него «сэнсэй». Теперь, наверное, из-за невероятно высокого максимума маны. По этому показателю ему уж точно никогда меня не превзойти… Ладно, «сэнсэй» так «сэнсэй».
— Я ни минуты не сомневался в вашей невиновности, сэнсэй! — с пылом продолжил Тоётоми.
— «В твоей невиновности», — почти на автомате поправил я японца.
— В моей? — растерялся самурай.
— В моей, — усмехнулся я. — Но мы на «ты»!
— Право, мне неловко… — замялся Ясухару. — Но как вам… Как тебе угодно, сэнсэй!
— Вот, другое дело.
Подошли Воронцова с Алексеевым. Майор пожал мне руку и тоже горячо заверил, что с самого начала был абсолютно уверен в оправдательном приговоре.
— Среди Федоровских кадетов нет государственных преступников! — сияя, заявил старик.
— Зато попадаются идиоты, — хмыкнула в свою очередь Милана. — Это надо же додуматься: протащить духа в императорскую резиденцию! — воззрилась она на меня — насмешливо, но вроде бы беззлобно. — Все мозги в ману ушли, да?
— О сем мы еще поговорим, — малость помрачнев, пообещал Алексеев — не то девушке, не то мне. — А сейчас, милостивая государыня, милостивые государи, пройдемте в выделенные нам комнаты!
Так мы и поступили.
* * *
Чести лицезреть Цесаревича снова, уже на формальной аудиенции, мы в итоге так и не удостоились.
— Его Высочество занят, — объяснил нам Алексеев. — Вчерашний пробой обнажил слишком много проблем, так что в Петрополисе нынче попросту не до нас.
— Вот же ж… — не договорив, Воронцова метнула на меня недовольный взгляд.
Я виновато развел руками — в кои-то веки претензии ко мне Миланы имели под собой все основания.
— Ничего страшного! — попытался утешить девушку майор. — Его Высочество вас видел и впечатление наверняка составил!
— Боюсь даже предположить, какое именно впечатление! — буркнула Воронцова.
— В целом — благоприятное, — уверенно заявил заместитель начальника корпуса. — Будь иначе, нас по-быстрому спровадили бы в Москву порталом. А мы возвращаемся на поезде, согласно утвержденной программе. Так что все в порядке.
На удивление, Милану такой аргумент убедил. А вот меня — нет. Как ни крути, сакраментального «Я буду следить за вашими успехами» на этот раз не прозвучало, так что никакого покровительства нам Цесаревич не обещал. А мне оно, это покровительство, сейчас, честно говоря, совсем бы не помешало, ибо прежнего моего благодетеля, Светлейшего князя Романова, явно вскорости ждали не лучшие времена. Не говоря уже о мутной истории с Огинским, чью фамилию я носил — из доброй памяти безобидного покойничка Сергей Казимирович внезапно превратился в живого злодея, без пяти минут цареубийцу.
Как сообщил мне Алексеев, указом Императора мой «воскресший» приемный отец был лишен всех прав состояния, выведен из дворянского достоинства и заочно приговорен к каторжным работам, а принадлежавшее ему имущество — целиком и полностью отписано в казну. Плакало, в общем, наше с Надей наследство. Впрочем, завещание Огинского в любом случае аннулировалось — он же не умер.
При этом, мое усыновление почему-то осталось в силе. Как ни странно, за мной сохранился даже громкий титул молодого князя. Типа, сын за отца, тем паче — приемного, не отвечает, и все такое. Что ж, и на том спасибо.
Об утраченном богатстве я особо не горевал, разве что за Надю немного переживал: ей же, помнится, из тех средств десять тысяч империалов причиталось. С другой стороны, мы теперь в корпусе, на полном, так сказать, государственном обеспечении: жить есть где, кушать есть что, ну а дальше — видно будет.
И потом, насчет самой Морозовой еще нужно хорошенько разобраться: не сообщница ли она, часом, Сергея Казимировича? Не на пару ли они меня чуть не подвели под монастырь?!
Будет, кстати, сюрприз Алексееву, если вскроется, что Надя замешана! «Среди Федоровских кадетов нет государственных преступников», говорите? А вот не факт еще!
* * *
Поезд был тот же самый, что привез нас в Петрополис, но теперь он состоял всего из двух вагонов — недоставало того, где ехал есаул Семенов. Ну, как недоставало: никто из нас, кажется, ничуть на этот счет не переживал и по офицеру Конвоя не тосковал.
Стол в салоне нам накрыли на четверых. Вино на сей раз было красным, и, вероятно, без всяких хитрых добавок: все, что хотела, императорская охрана у нас уже выпытала, да и ехали мы нынче не в столицу — назад, в тихую провинциальную Москву.
А вот первый тост оказался неизменным: «За Государя Императора Бориса!» Поднял его Алексеев.
Второй, кстати, провозгласила Воронцова: за Его Высочество Цесаревича Иоанна. Третий предложил я: за здоровье сотника Емельянова и других пострадавших в ходе пробоя — всего ранения получили четверо офицеров Конвоя, двое — тяжелые. Погибших, к счастью, не было.
Четвертый бокал мы выпили за Федоровский кадетский корпус — это случилось уже к концу трапезы.
* * *
Покончив с ужином, я вернулся в купе, снял китель, разулся и только прилег на диванчик, как вдруг услышал в голове знакомо-беззвучное:
«Позволите присоединиться, сударь?»
Подскочив едва ли не под потолок, я скатился с дивана на пол, зачем-то призвав каждой рукой по щиту.
— Фу?!
«К вашим услугам, сударь!»
На столике возле часов появился золотой паук. Отпрянув, я торопливо развернул оба щита в ту сторону.
— Да как ты смеешь ко мне являться, тварь?! — прорычал, задыхаясь от возмущения — и отчасти, наверное, оторопи. — После того, что устроил во дворце?!
«Прошу вас, сударь, тише! — попросил в ответ дух. — Вас услышат!»
— Вот и пусть услышат! — и не думая сбавлять тон — кажется, даже слегка его еще повысив — воскликнул я. — Покрывать тебя я ни разу не намерен!
«В поезде сейчас нет никого, кто сумел бы со мной совладать, сударь, — комично разведя передней парой лапок — словно человек руками — проговорил Фу. — Да в том и нужды нет: если мы с вами не придем к соглашению, меня так или иначе ждет развоплощение!»
