Он все понимает, и о том, что я невозможно люблю его, он знает лучше меня. Улыбается, берет мою руку и целует каждую косточку на пальцах. Я замираю, мурашки сбегает сверху вниз по моему телу. Приносят еду, и я с аппетитом набрасываюсь на нее. С тех пор как у меня появился регулярный секс со зверем я стала неимоверно много есть. Он конечно же доволен, давно мечтает меня откормить.
— Замуж за меня пойдешь?
Кусок стейка застревает в моем горле, я поперхнулась. Поднимаю на него глаза, перед моим носом стоит огромный камень в белой оправе.
— Если нет, все равно останешься моей, — мягко сообщает мне о том, что у меня, как всегда, нет выбора.
Неожиданность, с легким налетом романтики. Романтика и Матон, две совершенно несочетающихся вещи, не думала, что, когда-то употреблю эти слова в одном предложении. Мои глаза заблестели от подступивших слез.
— Что молчишь?
— Это так… романтично…
Он фыркает, облокотившись одной рукой на подлокотник, второй барабанить пальцами по столу.
— Пойду, — удовлетворенная улыбка.
— Любишь значит, но почему-то упорно молчишь, — кладет в рот печеный картофель, медленно пережевывает. Почему все, что он делает выглядит так сексуально?
Я заливаюсь краской, а он расплывается в улыбке.
Выпиваю стакан воды целиком.
— Обойдемся без сопливой лабуды в виде цветочков и бантиков?
— С радостью. Можно сходить в загс, а потом улететь куда-нибудь вдвоем.
Кивает.
— Только ты и я, и несколько твоих бритоголовых чертей.
— Я рад, что ты понимаешь. Направление выбери на свой вкус.
— Все что захочу?
Вскидывает брови, без сомнений.
— Расскажи мне о себе.
— Что именно?
— Ну, о своем детстве. Я ведь совсем ничего про тебя не знаю. Как-то Алла сказала мне, что ты только снаружи черствый, потому что тебе тяжело пришлось. А в душе ты не такой.
— Я не люблю говорить о прошлом.
— Но ведь это я. Не кто-то посторонний, я не подумаю о тебе плохо, не стану осуждать и не изменю своего отношения.
Отворачивается, словно что-то обдумывая.
— Я родился на Украине. Когда умер отец, маме пришлось тяжело. Она уехала на заработки в Питер, устроилась домработницей в коттедж. Прибирала, готовила, гладила, в общем делала всю подобную работу, я помогал ей, по мере своих способностей. Я жил с ней прямо в доме, у нас была комната. Мама всегда говорила, что нам повезло. В тепле, сытые, еще и деньги платили. — Его глаза были на столько печальными, что я отвернулась. Сделала вид словно пью шампанское и рассматриваю его охрану, думающую, что они отличные конспираторы. — Я был чужаком и к тому же жирдяем. Класса до 7–8 меня долбили сверстники, унижая, поджидая за углом и нападая толпой. Не знаю сколько бы это продлилось, наверное, вечно. Но одна ночь изменила мою жизнь навсегда.
У нас забирают тарелки, Матон подливает мне шампанское и показывает, чтобы я выпила. Его черти уплетают пирожные, периодически поглядывая в нашу сторону и на зал.
— Что произошло? — желваки заходили на его лице, он нахмурил брови.
— Мне было десять, когда я познакомился с Аллой. Это был ее дом, ее и мужа. Алла работала в городском суде, завидная должность. Ее муж был безмозглой тварью, который выезжал за счет нее в бизнесе. С каждым годом он все больше борзел, замашки как у короля, нажирался в стельку, крушил мебель, пока я и мать прятались в комнате, подпирая дверь шкафом. Потом дело дошло и до рук, у него ехала крыша от нескольких рюмок спиртного. И вот однажды, он стал колотить Аллу, в ход шло все, даже ножи, все происходило в кухне. Мы как водится заперлись в комнате, Алла кричала так сильно, мать не выдержала, выбежала из комнаты, запретив мне выходить. Потом я услышал и ее крик. Когда я вошел в кухню, она лежала на полу в луже крови, из ее груди торчал нож. В этот момент эта тварь уже склонилась над Аллой. — Я почувствовала, как меня стало мутить, слишком плотный ужин просился на волю. Я наполнила стакан водой и за раз осушила его. Матон не обращая внимания на мою реакцию продолжал свой рассказ. — Я достал нож из груди своей матери, подошел к нему и в момент, когда он оглянулся перерезал ему глотку. — Он сделал пару глотков из бокала и через секунду на меня смотрели его прежние глаза без доли грусти. — Нападение в доме судьи… все настолько быстро замяли и почистили, что можно было представить, будто ничего и не произошло. Тогда я понял, что главное в жизни — это сила, власть и деньги. И эти три вещи стали моей главной целью. Вернее четыре, нужно уничтожать мразей, которые способы сломать твою жизнь до того, как им предоставится возможность, это сделать. После пятнадцати я стал быстро расти, хотя все еще оставался жирдяем. Но главное установки в голове. Я отомстил каждому, кто поднимал на меня руку. В выпускном классе я уже держал район и сверстников в своих руках. Каждая собака знала мое имя. И я уже знал, как будет выглядеть моя жизнь.
— Тебя отдали в детдом после смерти мамы?
— Алла усыновила меня, у нее никогда не было своих детей, глядя на эту милую пожилую женщину уже и не скажешь, что она когда-то была карьеристкой.
— Господи, все это ужасно и очень грустно. Спасибо, что рассказал мне, это важно для меня, — беру его за руку. — Та квартира, куда ты привел меня в ту ночь, после Лимпопо?
— Алла подарила. Сама она продолжала жить за городом.
— Ее не пугал призрак бывшего мужа?
— Она не из пугливых. Всю жизнь проработала с уголовными делами.
— Поэтому она так просто уживается с тобой и всей этой охраной?
— Да, она уже давно на пенсии, теперь ей больше нравится возится в кухне.
— Что было потом?
— После школы я поступил в институт, на юриста по уголовным делам. — Я прыскаю. Матон тоже улыбнулся, это действительно смешно, учитывая его жизнь.
— Не сложно догадаться, кто тебя направил.
— Потом армия.
— Где ты служил?
— На Кавказе.
— А потом?
— Потом я влюбился, но потерял ее…
Это невозможно мило, он смотрит на меня своими черными как уголь глазами. Я не выдерживаю, подхожу к нему и сажусь на колени, целую его горячие губы и обнимаю за шею, что есть силы.
— А как ты так изменился? — поглаживаю накаченные плечи.
— Жир рассосался сам собой. Работа у меня немного нервная… Ну и в общем сейчас я тот, кто я есть.
Покончив с ужином, мы направляемся к кинотеатру. Билеты на задний ряд, там диваны. Сидим в самом углу, руки Матона горят, наконец-то он добирается до моих бретелей. Легкое касание, одна из них падает, обнажая мою грудь. У меня вырывается стон, когда он накрывает ее горячей ладонью, слегка массирует.
