Представления древних египтян о географии загробного мира менялись с течением времени. Поначалу считалось, что Поля тростника лежат к югу от Небесной реки – то есть от эклиптики – и что там усопшие очищаются, прежде чем попасть на небеса. Напротив них, к северу от эклиптики, в воображении египтян располагались Поля приношений, куда стремились доплыть усопшие в своих челнах. Однако в эпоху Нового царства Полям тростника начали приписывать те же свойства, что и Полям приношений; теперь считается, что и те и другие находились где-то за восточным горизонтом. В одном из гимнов «Книги мертвых» даже сказано, что Поля тростника лежат посреди Полей приношений. Очевидно, в этот исторический период два прежде отдельных места были уже неразрывно связаны в сознании египтян.
Истории о загробном царстве
Сошествие Сатни в Дуат
Хотя обыкновенно в Дуат могли попасть лишь боги или усопшие, искусным чародеям иногда удавалось обойти законы бытия. Один из таких магов – Са-Осирис, сын царевича Сатни-Хаэмуаса и его жены Мехитусехет. Его история записана в папирусе 604 из коллекции Британского музея (I век до н. э.). Однажды, когда Сатни был дома, в Мемфисе, и совершал обряд очищения перед большим праздником, до его ушей донеслись жалобные стенания. Выглянув из окна, он увидел, как по улице к месту погребения несут саркофаг с телом некоего богача. Чуть поодаль Сатни увидел завернутое в дерюгу тело бедняка, которое волокли прочь из города. Сатни повернулся к своему сыну Са-Осирису и вслух заметил, что богач намного счастливее, ведь его хоронят так пышно и с такими почестями, а у нищего ничего нет. Неожиданно Са-Осирис пожелал отцу такой же участи в Дуате, как та, что ожидает бедняка. Разумеется, услышанное потрясло Сатни, и он опечалился, что родной сын хотел бы для него столь трагичной судьбы. Са-Осирис спросил отца, не угодно ли ему посмотреть, что станется с бедняком и богачом в царстве Запада.
– Как же это возможно? – спросил изумленный Сатни, но тут же, не успев договорить, вдруг потерял сознание и очутился в незнакомом месте.
Когда Сатни пришел в себя, оказалось, что он стоит в четвертом чертоге Дуата. Вокруг него некие люди плели канаты, которые в то же время жевали ослы. Над головой у других людей были подвешены лепешки и кувшины с водой, а когда они подпрыгивали, чтобы достать питье и пищу, третьи под ногами у них выкапывали ямы. Оставив этих несчастных терзаться, Сатни и Са-Осирис ступили в пятый чертог, где собрались достойные духи. Те, кто обвинялся в злодеяниях, сгрудились за дверью и умоляли впустить их, причем стержень дверной петли был всажен в глаз человеку, и тот вопил от боли. Затем Сатни с сыном прошли в шестой чертог, где стояли по рангам боги-старейшины Западного царства, а слуги Запада докладывали им о делах.
В седьмом чертоге Сатни узрел тайный облик Осириса, сидящего на троне из чистого золота с короной атеф на голове. По левую руку от него стоял Анубис, а по правую – Тот; вокруг же собрались боги Дуата. Посреди чертога располагались весы, и на одной из чаш лежало перо богини Маат. На другую же чашу клали дурные и добрые дела каждого из усопших. Бог Тот наблюдал за взвешиванием и записывал итоги, а нужные сведения ему сообщал Анубис. Тех, чьи дурные дела оказывались тяжелее добрых, пожирала богиня Аммут – их тела и души-ба гибли; им не суждено больше сделать ни единого вздоха. Тех же, чья жизнь была признана добродетельной, подводили к богам-старейшинам и Владыке Запада, и их души-ба возносились на небо вместе с прочими достойными духами. Те, чьи злые и добрые дела уравновешивали друг друга, оставались служить Сокару-Осирису.
Осмотревшись вокруг, Сатни заметил, что подле Осириса стоит мужчина в одеяниях из тончайшего льна; видимо, то был важный сановник. Сатни шагнул вперед и пригляделся.
– Видишь мужчину в богатых одеждах, что стоит у трона Осириса? – спросил его сын. – Это тот самый бедняк, которого вынесли из города завернутым в дерюгу и которого никто не проводил в последний путь.
После смерти, как объяснил Са-Осирис, нищего доставили в Дуат и привели на суд богов. Его добрые дела оказались весомее дурных, и в награду ему отдали роскошные погребальные одежды богача. Как достойный дух, он теперь служил Сокару-Осирису и мог стоять у самого трона владыки.
Богача тоже привели в Дуат, однако совершенное им зло перевесило добрые поступки. Его приговорили к бесконечным терзаниям: правое око богача стало дверной петлей, а уста разверзлись в вечном крике боли. Вот почему Са-Осирис надеялся, что посмертная участь его отца будет такой же, как у бедняка. Сатни захотелось узнать больше, и он спросил у сына про других людей, что встретились им в чертогах Дуата. Са-Осирис ответил, что те, кто плетут канаты, поедаемые ослами, подобны тем смертным на земле, которых прокляли боги. Они денно и нощно работают ради куска хлеба, однако их обкрадывают собственные жены, и потому еды им не видать. Все, что происходило с ними на земле, происходит и в царстве Запада. Те, что никак не могут дотянуться до хлеба и воды, подобны смертным, чья жизнь висит у них перед глазами, словно плод, однако бог всякий раз копает им яму, чтобы они ее для себя не открыли.
– Знай же, отец мой Сатни, – сказал Са-Осирис, – что к милосердному будут милосердны в царстве Запада, а к жестокому будут жестоки. Так заведено, и [так будет] вечно, – с этими словами он взял отца за руку, и они перенеслись в мемфисский некрополь.
Хождение Мерире в Дуат
Хотя призракам (и Са-Осирису), кажется, не составляло никакого труда переноситься в загробное царство и обратно, большинству сынов рода человеческого эта задача была не по силам. Один из рассказов о смертном, попавшем в Дуат, можно найти в «Речении о Мерире», записанном на папирусе Вандье (конца VI века до н. э.). Мерира – писец и чародей, столь искусный, что придворные маги фараона Сисбека скрывают его существование от повелителя, чтобы самим не остаться без работы. Но в один прекрасный вечер фараон замечает, что болен: пища ему кажется безвкусной как глина, а пиво – пресным как вода. Тело его покрывается испариной. Увидев его, срочно созванные маги в ужасе вскрикивают и вспоминают, что от подобного недуга скончался и царь Джедкара. Пролистав ученые книги, маги и жрецы понимают, что Сисбеку осталось жить семь дней и единственный, кто может его исцелить, – чародей Мерира. Вынужденные доложить о нем фараону, придворные решают воспользоваться случаем и избавиться от Мериры раз и навсегда.
Мериру незамедлительно вызывают во дворец, и фараон спрашивает, есть ли способ продлить ему жизнь. К вящему удивлению повелителя, чародей начинает плакать и сквозь слезы объясняет: чтобы спасти фараона, ему, Мерире, придется пожертвовать собой, потому что кто-то в любом случае должен умереть. Конечно, Мерире не хочется лишаться жизни ради спасения царя, и его приходится уговаривать. Фараон обещает воздать ему небывалые посмертные почести и увековечить его имя в храмах. Мерира выпрашивает и другие милости. Фараон должен поклясться перед лицом Птаха, что позаботится о его вдове и не позволит ни единому мужчине взглянуть на нее или ступить в ее жилище. Затем Мерира требует, чтобы повелитель казнил детей завистливых чародеев – тех, кто призвали его ко двору, зная, что обрекают на верную гибель. Фараон соглашается и на это. Удовлетворенный Мерира возвращается домой – побриться и облачиться в тонкие льняные одежды перед отправлением в загробный мир. Тем временем фараон отправляется в Гелиополь – задобрить богов жертвами, чтобы радушно приняли Мериру.
