Книга Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - Светлана Ульянова

Субкультура мужчин-гомосексуалистов Петербурга не была столь развитой, как в других европейских столицах. Тем не менее, «своих» они могли найти в городе без особых проблем. Места их публичных сборов, «смотрин» и «свадеб» были известны в городе абсолютно всем. Главная улица города — проспект 25-го Октября (Невский) — исторически, еще с 30-х гг. XIX в., была центром «педерастического разврата». Особенно дурной славой пользовался Пассаж (дом № 48), один из старейших и крупнейших торговых домов города. Его крытая галерея являлась комфортным местом для поиска партнера в любое время года. Недалеко расположена современная площадь Искусств, также служившая местом концентрации поклонников однополой любви. Здесь же можно было встретить мужчин-проституток. Их обычно называли на французский манер «тетками» (tantes)[280].

До революции многие гомосексуалисты надевали экстравагантную одежду и пользовались косметикой, что помогало их идентификации. В период Гражданской войны страх репрессий и бедность увели эту практику в подполье. Помимо умения распознавать членов «своего круга» прибывшие из других городов использовали «рекомендательные письма», которые позволяли им рассчитывать на ночлег и теплый прием среди себе подобных, что обычно подразумевало последующую оплату этих услуг [281]. Своим телом часто торговали солдаты и матросы, которые либо действительно любили мужчин, либо шли на это, остро нуждаясь в деньгах. В 1920-е гг. их можно было без труда найти в районе Александровского сада, примыкающего к Адмиралтейству.

Среди обустроенных и комфортных мест для свиданий особо популярными становились общественные бани. После революции возможностей провести время с комфортом стало намного меньше. Проституция, как женская, так и мужская, вышла на улицы. Местами постоянных публичных сборищ гомосексуалистов в Ленинграде, как и прежде, оставались Екатерининский сквер у Александрийского театра, который в их кругах получил название «Катькиного зада», сад у городского цирка Чинизелли. К «небогемным салонам открытого типа» в этот период относился Таврический сад. В «Тавриде» были самые дешевые клиенты из числа рабочей и армейской молодежи.

Широкое распространение получили встречи в общественных туалетах в районе Аничкова моста, консерватории (Театральная пл.), моста Лейтенанта Шмидта, на площади Островского. О том, что происходило в этих и подобных им туалетах, рассказывал один из арестованных в 1933 г. педерастов: «В общественных уборных… собираются педерасты, устраивая в них не только массовые совокупления друг с другом, но и хватая входящих посетителей за член и понуждая их к половому сожительству. При этом практикуются как онанизм, так и педерастия, чередующаяся с минетом. Потрясающее бесстыдство этого дикого разврата заставляет ошалевших людей иногда беспрекословно подчиняться ему…». И далее: «Зайдя в любую общественную уборную, бросаются в глаза надписи сделанные педерастами об их готовности служить для общего пользования где и как угодно. Надписи подкрепляются соответствующими им рисунками. Здесь же указания — приди тогда-то и туда-то»[282].

«Своих» посвященные распознавали без труда. Как писал предреволюционный бытописатель В.П. Руадзе, те, кто покупал товар, носили на себе «особую специфическую маску желания». Знаки, символы, жесты эпохой 1920-х гг. унаследованы от предреволюционного периода. Знаменитый литератор и композитор «серебряного века», первым раскрывший тему однополой любви в повести «Крылья» (1906 г.), М.А. Кузмин (1872–1936) описал свою встречу с деревенским юношей в 1924 г. Кузмин выступал в качестве клиента, а юноша — проститутки: «На Невском поглядел на какого-то милого. Он побежал и тр… [?] опять вернулся. Вступил в разговор, „как прийти на Лиговку?“. Потом обычная [?] история. Из деревни, места, погибать не хочется, откров [?] и т. д. „Почему заговорил? Вижу, что добрый человек. А почему я на вас смотр? Не знаю. Понравилось. Да? Так я немножко понравился вам?“ Сейчас же мечты чуть ли не о совместной жизни, о гулянье, ученье, культуре и т. п., о поездке в деревню. Наивно, фальшиво, льстиво, простодушно. Записал адрес, свой дал. Как все деревенские, ханжит. Но я так давно не видел русского мальц, что было приятно. Если профессионал, то тем лучше. Женат ли я, да с кем живу Ходили по Надеждинской, но все слишком светло»[283].

Личность Кузмина оставалась культовой для гомосексуалистов Ленинграда. Своеобразным звездным часом для литератора стало его последнее публичное выступление в городе в 1928 г. Решение включить Кузмина в один из литературных вечеров принадлежало части сотрудников Института истории искусств, которым для этого понадобилось добиваться личного разрешения директора. Все понимали, что на встречу с ним придут люди «своего круга». Чтобы избежать этого, вход сделали только по приглашениям, а объявлений о вечере не развешивалось. Несмотря на это, зал набился битком, причем в основном как раз взрослыми мужчинами-гомосексуалами, для которых встреча с Кузминым стала поводом вспомнить свою прекрасную, полную любовных приключений дореволюционную молодость: «Чаще всего среднего или пожилого возраста, они начали протискиваться к сцене; в руках у многих были букетики цветов. Когда Кузмин кончил читать, они ринулись к сцене и стали бросать туда эти букетики. Для Кузмина выступление оказалось настоящим и приятным триумфом, но для организаторов вечера все едва не окончилось очень печально: с большим трудом удалось убедить директора, что они были не в состоянии справиться с толпой»[284].