— Я думала об этом еще прошлым летом, матушка.
Я тогда чуть было вам не сказала, — произнеслаГабриэла, потупив голову. — И еще перед Рождеством… Но меня что-тоостановило. Я… наверное, я еще не готова. Мне показалось, что я просто выдумалаэтот голос, что он мне чудится, потому что я очень, очень хотела его услышать…
— А теперь? Что ты скажешь теперь? — спросиланастоятельница, не вынимая рук из рукавов. В саду сгущались теплые летниесумерки, в воздухе плыл легкий запах листвы, а в просветах между деревьямитолклась мошкара. «Этот вечер Габриэла запомнит на всю жизнь», —пронеслось в голове у настоятельницы.
— Я… я хочу стать послушницей. Я решила… — взволнованнопроизнесла Габриэла и устремила на настоятельницу взгляд своих голубых глаз,которые казались почти черными в полумраке. — Вы… вы мне позволите?
Ее взгляд выражал полную покорность, полное самоотречение иготовность посвятить свою жизнь богу и ордену — сестрам, которые дали ей все:любовь, безопасность, свободу.
— Я не могу разрешить или запретить тебечто-либо, — ответила ей матушка Григория. — Этот вопрос могут решитьтолько двое: ты и бор. В моих силах только помочь тебе, но не больше. Но скажутебе правду: я надеялась, что ты придешь к этому решению. Вот уже два года янаблюдаю твои сомнения и колебания. Я всегда верила, что в конце концов тысможешь это сделать.
— Вы… знали? — удивилась Габриэла, инастоятельница тепло улыбнулась ей.
— Да, — кивнула она. — Я поняла это гораздораньше, чем ты.
— Почему же вы ничего мне не сказали?! —воскликнула Габриэла и тотчас же смутилась. — Простите, матушка. Я… яхотела спросить, что вы об этом думаете теперь?
Она спрашивала ее не как свою наставницу, не как своегосамого близкого человека, а как настоятельницу монастыря, в который она хотелапоступить уже в качестве послушницы-новициантки.
— Ну что ж. — Матушка Григория сдержанноулыбнулась в темноте. — В августе мы собираем группу кандидаток, которыебудут готовиться к новициату. Ты можешь стать одной из них.
Она остановилась и повернулась к Габриэле. Девушка порывистообняла ее.
— Спасибо вам… Спасибо за все! — воскликнулаона. — Вы даже не представляете себе, от чего вы меня спасли!
Если бы не вы, меня бы… Я бы, наверное, умерла!..
Даже сейчас она не решилась открыть истину.
— Я все знаю, милое мое дитя, — проговориламатушка Григория, чувствуя щекой горячие слезы девушки. — Я подозревалаэто с самого начала. Скажи… — Она немного поколебалась, но чисто человеческоелюбопытство все же взяло верх. — Скажи, ты все еще скучаешь по ним?..
Это был вопрос заботливой и любящей приемной матери, котораячуточку ревнует к настоящим, биологическим родителям, и Габриэла прекрасно всепоняла.
И именно потому, что матушка Григория значила для неебольше, чем родная мать, ей даже в голову не пришло солгать.
— Иногда, — ответила она честно. — Иногда,но, понимаете… Я скучаю не по ним самим, а по тому, чем они могли бы для менябыть, но никогда не были. Порой я задумываюсь о том, где они сейчас, чтоделают, как сложились их жизни, есть ли , у них другие дети… Впрочем, это уженеважно. В августе у меня тоже будет своя семья.
Но это было важно, и они обе это знали. Габриэла лгалабольше себе, чем женщине, которую она про себя называла «мамой» и которуюлюбила больше самой жизни.
— У тебя всегда была семья, Габи, была с того самогодня, как ты приехала к нам, — сказала мать-настоятельница.
— Я знаю, — негромко ответила Габриэла и взяламатушку Григорию за руку. — Я знаю и… еще раз говорю вам спасибо.
Когда совсем стемнело, они вернулись в главное здание, и,идя по коридору рядом с настоятельницей, Габриэла чувствовала, как поет еесердце. Она приняла важное решение, и на дуйте у нее было легко и свободно.Теперь Габриэла могла быть уверена, что ей никогда не придется покинутьмонастырь, который стал ей домом, и сестер, заменивших ей семью. Она никогдабольше не будет одна. И это было все, чего ей хотелось.
— Из тебя выйдет добрая сестра и хорошаямонахиня, — сказала настоятельница, улыбаясь Габриэле.
— Я буду стараться, матушка, — ответила совершенносчастливая Габриэла. — Ведь я давно об этом мечтала.
Так, улыбаясь друг другу, они дошли до конца коридора ирасстались. Матушка Григория пошла к себе, а Габриэла вернулась в своймаленький дортуар и уснула, чувствуя небывалый покой и гармонию в душе.
Когда на следующий день за ужином матушка Григория объявилаостальным монахиням о решении Габриэлы, их радости не было конца. Все ониобнимали и поздравляли Габриэлу, говоря, что иначе и быть не могло.
Все они знали — рано или поздно она станет одной из них. ИГабриэла, раскрасневшись от смущения и счастья, радостно повторяла себе, чтоничто, кроме разве самой смерти, уже не сможет лишить ее этой большой и дружнойсемьи, которую она неожиданно обрела в тот день, когда Элоиза привезла ее вмонастырь.
Но после вечерних молитв Габриэла легла спать, и ей сновапривиделся ее давнишний кошмар. Снова Элоиза гонялась за ней по всем комнатамих старого дома, снова свистел в воздухе желтый кожаный ремешок, снова вдверном проеме виднелось неподвижное и страдающее лицо отца. Габриэла кричала иплакала, ощущая на языке знакомый солоноватый привкус крови.
Да, все вернулось в один миг, словно и не было одиннадцатилет спокойной и мирной жизни. Все еще в полусне Габриэла сползла с подушки ипопыталась свернуться клубком в изножье своей кровати. Это оказалось нелегко, иона чуть не упала. Лишь в последний момент она схватилась за железную спинку своейкойки и, открыв глаза, увидела знакомые голые стены и выходящее в садзарешеченное оконце, за которым темнело ночное небо.
Сев на кровати, Габриэла с трудом перевела дух. Она была вбезопасности. Каким бы реальным ни казался ей этот навязчивый сон, монастырскиестены, от которых тянуло приятной прохладой, были еще реальнее. Габриэлауспокоилась. Единственное, что продолжало ее тревожить, это не разбудила ли онасвоими воплями полмонастыря.
Дверь спальни тихонько приоткрылась, и внутрь заглянуласестра Иоанна.
— Как дела, Габи? — шепотом спросила она. —Все и порядке? Может, подать тебе воды?
— Все в порядке. — Габриэла улыбнулась сквозь невысохшие еще слезы и покачала головой. — Нет, спасибо. не нужно воды. Мнетолько жаль, что я всех разбудила…
— Пустяки… — сказала сестра Иоанна. Она жила в соседнейкелье и успела привыкнуть к тому, что сон Габриэлы часто бывает беспокойным.Кошмары начали преследовать девочку чуть ли не с первого дня ее пребыванияздесь.
Когда сестра Иоанна ушла, Габриэла легла на спину и сталасмотреть в потолок. В монастыре, среди распятий и статуй Девы Марии, средимонахинь, которые так ее любили, демоны памяти не смогут причинить ей настоящийвред. Ободренная этой мыслью, Габриэла стала думать об отце, о матери. Нупочему, почему они не любили ее, как любят своих детей все нормальные родители?
