Избавляюсь от брюк, оставшись стоять в одном белье, которое бесит даже больше, чем прошлые отмазки мартышки.
– Сними их. – Рычу, когда вижу её соски, которые выпирают через тонкую ткань лифчика.
Она непонимающе смотрит, и мне приходится в пустоту двинуть бёдрами, чтобы до Майи дошло чего именно мне хочется.
– Подойди. – Требую, когда вижу в глазах сомнение.
– Это и есть приказ? – говорит она, вставая на четвереньки, чтобы подползти ко мне.
Нарочито медленно приближается, заставляя до хруста сжать челюсть.
Заорать хочется, когда Майя своими маленькими пальчиками дотрагивается до моего живота, вырисовывая невидимые узоры, на горячей коже. Все движения неуверенные, робкие, но блядь, до такой степени охуенные, что приходится сжимать кулаки, чтобы грубо не схватить мартышку, и резко не раздвинуть ноги.
Хотя хочется. Хочется не сдерживаться и обрушиться на желанное тело. Выбить все фантазии и мысли, с которыми весь год прожил без неё. Но сам себе рычу, что не посмею. Не смогу взять грубо и резко. Она другая. Совершенно другая, и отличается от всех, кто проходил через меня.
Её запах опьяняет.
От мартышки пахнет так, что я готов всю жизнь вдыхать в себя этот сладкий запах яблок и корицы. Интересно, она догадывается, что не сможет больше от меня отделаться? Понимает, что я скорее землю жрать начну, чем снова её отпущу? Вряд ли. Не понимает. Но скоро поймет. Сделаю всё, чтобы и на шаг от меня не отходила. Расхерачу все стены, всех людей разотру в порошок, которые вздумают стоять между нами.
У нас всё получится.
***
Майя охает, когда немного тянет вниз белые боксеры, оголяя немного член. Еще одно движение, и он как черт из табакерки выпрыгивает наружу, головкой салютуя ей в знак приветствия. Мартышка пытается отодвинуться, но я хватаю её за плечи и удерживаю в том же положении. Готов кончить только от вида её головы, возле паха. Успокаиваю себя тем, что уже скоро минет станет нормой в её понятии. Осталось немного. Только сбить барьер, удерживающий нас обоих.
Сбрасываю жалкий клочок тряпки, и перекладываю мартышку в горизонтальное положение. Убираю из под ее головы подушку, отбрасывая её в сторону, и ещё раз замираю, наслаждаясь, идеальным, мать его, телом.
Её упругая грудь то поднимается вверх, то опускается вниз, привлекая к соскам абсолютно все моё внимание. Протягиваю руки к её белью, и медленно стягиваю их. Рыкаю, когда мартышка приподнимает бедра, помогая мне избавиться от почти последнего клочка одежды. А когда они отлетели в сторону, и рядом с ними приземлился лифчик, то, как по команде у нас слетели тормоза.
– Я согласна к приказам. – Шепчет мартышка, задницей елозя по мягкому пледу.
– Да срать на твоё мнение. – огрызаюсь в ответ, и наклоняюсь, проводя влажным языком по твердому соску.
Мартышка, смотрит не отрывая взгляда, ловя каждое движение языка, будто хотела оставить в памяти все, вплоть до последнего вдоха.
За руки поднимаю её, усаживая к себе на колени, и секунду наслаждаюсь видом раздвинутых ног. Вид, который с ума сводит, стоит только еще раз опустить взгляд. Мартышка краснеет, когда видит, куда я смотрю, и пытается прикрыть себя руками.
– На том камне, я успел вылизать каждый сантиметр между твоих ног. – шепчу в шею, прикусывая кожу, в надежде, что такие слова немного успокоят ее, и отгонят стеснение.
– Чем тебе угрожали, мартышка? – вопрос, который не оставляет меня в покое. – Чем? – Раздвигаю ноги еще сильнее, и провожу членом, размазывая по коже всю влажность.
Майя выгибается, и приходится поддерживать её под спину, не давая упасть.
Смотрит на меня затуманенным взглядом, и продолжает молчать.
– Чем тебя запугали? – уже рычу, на сантиметр, входя в неё и тут же убирая бедра.
– Сестрой и папой. – Орет мартышка, выталкивая из себя всю боль того времени.
Самое поганое, что я не смогу изменить прошлого. Не смогу защитить Майю и успокоить. Сказать, что не позволю никому причинить ей вред. И это блядь убивает меня. Убивает осознание того, какие суки живут рядом. Те, кто так запросто может сломать чью-то невинную жизнь, надавливая на единственное, и самое родное.
Поворачиваю её голову к себе так, чтобы суметь поцелуем стереть из памяти все дерьмо, которое произошло из-за меня. Пальцем провожу по влажным складкам, еле касаясь набухшего клитора. Она стонет мне в рот, хватая за волосы, прижимая ближе к себе. Её хриплое порывистое дыхание – опаляет.
– Хочу тебя, мартышка. Я столько ждал, что не могу больше терпеть. Обещаю, во втором раунде одними пальцами покажу тебе фейерверк, но сейчас…
– Глеб… – Сильнее сжимает мои волосы, но я отодвигаю руки, перекладывая Майю спиной на кровать.
Вдалбливаюсь в рот языком, разводя её длинные ноги в разные стороны.
Мысль одна – нужно прямо сейчас войти в нее, и трахать так, словно от этого зависит моя жизнь.
Но я первый.
Знаю, что первый.
Поверил словам в записке.
Уверен, что не врала она. Да и я отличо знаю своих родственников.
Аккуратно развожу ноги в разные стороны, и, обхватывая ладонью член у самого основания, медленно вхожу в нее, тут же проглатывая громкий крик боли.
***
Убить всех родственников, сдохнуть самому, воскреснуть и молить о прощении.
Она ведь на самом деле никогда...
Девственница.
Я всегда был уверен, что их уже не существует на этой земле. Блядь. Телки дают каждому направо и налево, раздвигая ноги по первому зову. Каждая ведется на фирменные часы и брелок от дорогой тачки. А тут…
Сука.
Тело онемело. Я в ней, смотрю прямо в глаза, но боюсь даже двинуться. Боюсь снова причинить боль. Шок до горла достал, лапами своими сдавил всё, и перекрыл доступ кислорода.
Конечно, после её записки, где черным по белому было написано, что под угрозами мартышку заставили соврать, я предполагал, что такое возможно. В какой-то момент, понял, что так и было. Но не был готов к доказательствам.
Не был готов к её слезам, которые поочередно скатывают по щекам одна за другой. Майя сейчас больше похожа на спящую принцессу, с открытыми глазами. Только вот вряд ли поцелуй морального урода разбудит её.
Сколько намёков, сколько громко сказанных слов.
Блядь, да я целый год мысленно вырывал её сердце, и скармливал его голодным собакам. Хотя должен был резать других. Защищать своё. Оберегать.
– Мартышка, как... – блядь, это у меня сейчас голос дрожит?
– Если ты сейчас остановишься, и свалишь откручивать чьи-то головы, то меня больше не увидишь. – Грозно так, с эффектом от мокрых глаз, хнычет Майя, теплой ладошкой гладя меня по руке.
