Жрица сердито хмыкнула, но не стала возражать, подошла к нам вплотную, взяла за руки:
— Одна судьба, одна жизнь на двоих, спина к спине, вдох к вдоху, отныне и до конца вы будете вместе. Есть ли противники принятия дара жизни? Есть ли причины, по которым вы не можете сочетаться браком? Говорите сейчас или молчите до конца.
Данте деликатно откашлялся и заговорил:
— Вообще-то я против!
— Продолжайте! — с сердитым взглядом перебил сына и потребовал от жрицы продолжения ритуала один не в меру нахальный эльф, а по совместительству Император.
Данте подошел ближе:
— Нет. Определенно, я против!
Император покраснел от напряжения, казалось, он вот-вот придушит болтливого отпрыска. Но отпрыску было глубоко фиолетово.
— Говори же, или молчи вовек, — разрешила жрица и, готова поспорить, подмигнула полысевшему эльфу. Тот радостно так улыбнулся и заговорил:
— Я не даю своего благословения этому браку, — Данте внимательно посмотрел на Визериса. — Это мое последнее слово и мое же законное право.
И тут я вспомнила недавние события, и пазл в голове начал потихоньку собираться. Я развернулась и с благодарностью посмотрела на друга, которого ситуация не то что забавляла, Данте откровенно ей наслаждался.
Император и без того выглядел неважно, а после слов сына нервно затрясся и побледнел, покрылся испариной и красиво так заискрил. Я даже испугалась, не приступ ли это. Сердечный.
— Да, как ты смеешь, щенок! — наконец отмер и заревел Визерис. Храм содрогнулся, народ потихоньку начал пятиться к выходу.
— Весь в отца-кобеля, — задумчиво ответил абсолютно спокойный Данте.
— Да я тебя к оркам сошлю, нет, на каторгу отправлю! Придушу! — истерика Визериса набирала обороты.
— Да ты не переживай, дед. Можно я буду так тебя называть? — решила я подлить масла в огонь и ласково посмотрела на новообретенного родственника. К слову, выглядел Император едва ли старше меня. — У тебя ведь возраст уже не тот, здоровье надо беречь.
Визерис скрипнул зубами и повернулся к жрице:
— Я настаиваю, нет, требую продолжить!
Жрица скромно опустила глаза долу, теребя хламиду, осталось только ножкой пошаркать для пущего эффекта:
— Владыка, я не могу пойти против воли отца девицы, даже ради Императора. Таков закон.
— Какой еще закон! Я сам закон, — ревел взбешенный Визерис.
— Отец, свадьба отменяется, смирись! — просиял Данте, повернулся к публике и объявил громче. — Все свободны!
— Ты не смеешь! — казалось, Император был в шоке. Он даже сгорбился весь, как-то осунулся и поплохел. Эх, не повезло ему, бедолаге… Сначала новый гарем, теперь, вот, внучка появилась. А что? Нечего было нарываться. Вот, ничему его жизнь не научила, так хоть я помогу.
— Не переживай, дед, я тебе, если хочешь, самую красивую невесту найду, — вежливо предложила я, глупо похлопав ресницами, за что удостоилась воистину испепеляющего взгляда.
— Ну уж нет! — зло выплюнул Император, держась за сердце. — Стража! Это измена, в темницу ее!
Вот это, конечно, было уже лишнее.
Я только настроилась на то, что жизнь налаживается и вообще, все в шоколаде, а тут такое.
— Эй, ты чего? — обиженно спросила я. — Нельзя же так с семьей?!
— Посидишь и подумаешь над своим поведением, месяцок другой, а может годик, или десяток лет, — рявкнул мрачный Визерис и повернулся к Данте. — И ты тоже, развел мне тут балаган…
Разогнулся, приосанился и ровной походкой, ну, насколько это было возможно после всех полученных от наложниц травм, пошел к стражникам, указал на сына и кинул вслед:
— Взять его, чтоб из покоев и носа не показывал! Завтра же к оркам. Выполнять!
Стража долго не решалась ко мне подойти, видно здорово я шороху навела, я даже зауважала сама себя, но, в какой-то момент, свет вдруг резко погас.
И конечно, за погасшим светом последовало ужасное пробуждение. Куда уж без этого.
Голова была деревянная, во рту стойкий привкус горечи. Тело ломит, а желудок настойчиво просит еды.
Я не сразу сообразила, где нахожусь и в какой позе, вокруг была кромешная темного, и я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.
— Ну что, довыпендривалась, Ева, — хмуро заговорила я сама с собой. — Ну вышла бы ты замуж, подумаешь. Годик бы отмучилась, а потом гляди, надоела бы и скрылась где-нибудь подальше отсюда.
Время в темнице текло незаметно, я абсолютно не понимала, который сейчас час.
Лишь по усиливавшемуся вою желудка и общей слабости я догадывалась, что прошло около суток.
Я все думала, думала, не переставая. А чем еще заниматься?
Откровенно говоря, в какой-то момент я уже даже начала оправдывать Визериса и его варварство. Ведь он же не абы кто, Владыка, император.
— Тьфу, уже крыша поехала, — отругала сама себя. — Жертва Стокгольмского синдрома, не иначе. В этот самый момент послышался громкий скрип, открылась каменная дверь и с факелом наперевес вошел Ралион.
Узнала я его, конечно, гораздо позже. Сперва я не могла открыть глаза и долго привыкала к свету.
— Попей, — тихо сказал мужчина и поднес к губам флягу с холодной водой. Я, конечно же, начала глотать воду, быстро и жадно, будто куда-то опаздываю.
Привыкнув к свету, я обнаружила себя подвешенной цепями, скованной, словно в металлический кокон.
— Не торопись, а то подавишься, — предупредил Ралион и терпеливо подождал, пока я напьюсь. Я хотела задать тысячу вопросов, еще я хотела поблагодарить за питье, но не смогла и слова, лишь тихо захрипела.
— Знаю, тебе тяжело, но потерпи немного, Данте поможет, — попытались меня успокоить.
— Данте? Его же тоже схватили? — неизвестно откуда найдя в себе силы прошептала я, на что гость лишь улыбнулся:
— Его так просто не возьмешь, — затем Ралион быстро смочил руку и протер мне влажной ладонью лицо, после попрощался. — Мне пора.
Мужчина аккуратно погасил факел, тихо закрыл дверь и ушел.
Что самое удивительное, я ему поверила. Мне искренне хотелось верить хоть кому-то, я до последнего не хотела принимать факт своего заточения.
Через какие-то пару минут я и сама не заметила, как уснула. Впала в долгое тревожное забытье.
Снились мне странные сны, как и в прошлый раз.
Снова родной мир, любимая моя машинка, одинокая квартира и я сама. Такая, какой была раньше. Длинноволосая платиновая блондинка с варениками на пол лица, с ужасными накладными ресницами, под тяжестью которых веки едва открывались. Даже смешно, что было во мне красивого? Только фальшь.
В своем сне я стояла возле зеркала, рассматривая старую себя в отражении, и меня же рассматривали в ответ.
