Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
— Пора нам с тобой, великий царь московский, мир заключить. Для этого предлагаю обменяться послами. Кроме того, обращаюсь к тебе с великой просьбой. Во время тульского сражения забыл я на земле твоей свою печать. Без нее мне, как понимаешь, туго приходится. Прикажи своим людям привезти печать ко мне в Бахчисарай.
Внимательно выслушав послание Девлет Гирея, Иван усмехнулся в красное лицо татарина:
— Что же это ваш господин так поздно спохватился? А коли мириться с ним не захочу? Коли пойду войной на Крымское ханство? И что за ерунда про печать басурманскую? Слыхом не слыхивал, чтобы кто на моей земле его печать отыскал. Была бы она у меня — отдал, мне такой гостинец ни к чему.
Умный посол не растерялся:
— Что касается мира, мой господин считает, что он выгоден вам обоим. Да, слов нет, твоя армия ничуть не хуже нашей, но и она устала от бесконечных набегов воинов Девлет Гирея. Почему бы не заключить мир и не дать людям передышку? А что до печати… Поверь, с ее возвращением поубавились бы набеги на землю Русскую.
Иван IV опустил глаза и буркнул:
— О печати не ведаю. Что до остального, мне надо подумать. Ступай покамест, скоро призову. С боярами своими посоветуюсь.
— Лучший твой советчик, — тот, что внутри тебя, — сказал Тавкей.
Царь повернулся к приближенным:
— Ну, что думаете?
Вперед выступил дьяк Иван Михайлович Висковатый, которого Иван Васильевич считал блестящим дипломатом. Не было таких переговоров, где бы он не принимал участие. Очень дорожил им царь и всегда прислушивался к его мнению.
— Дозволь, государь, слово молвить. — Невысокого роста, с умными темными глазами, он сразу приковывал внимание своими речами. — Мое мнение по поводу мира с татарами ты знаешь. Крымский хан совсем стыд потерял и чуть ли не ежегодно совершает набеги. С ногайцами союз у нас не складывается. О новых неурядицах в отношении с литовцами тебе ведомо. Не думаю, что они сохранят нейтралитет, ежели Девлет Гирей пойдет на Москву. А две войны мы не вытянем.
Иван IV нахмурил густые темные брови.
— Ценны твои речи, Иван Михайлович, — проговорил он, вздыхая. — Ты всегда был за худой, но мир с татарами.
При этих словах Висковатый побелел, тонкие губы затряслись. Всем было известно, как наказывал царь за измену, какие казни жестокие и позорные придумывал. А как решит, что его желание заключить мир с татарами есть самое настоящее предательство? Как тогда быть? Жизнью поплатиться?
— Я был за мир с татарами, потому что желаю победы Москве, — тихо произнес он и поклонился, надеясь, что царь сменит гнев на милость. — Можно заключить подобие мира, притупить бдительность Девлет Гирея и получить кратковременную передышку. Вот что я хотел сказать — и ни слова более.
Иван IV пробежался пальцами по крючковатому носу.
— Что ж, я не возражаю, — ответил он, и словно гора с плеч скатилась у бедного дьяка. — Сочиним ему грамоту, где заверим в наших дружеских намерениях. Будем обмениваться послами, переговариваться, пока хан не поверит в то, что мы не собираемся сражаться с ним, во всяком случае, пока. Но, как вы понимаете, я не хочу отступать. О чем говорит его грамота? О том, что нам нужно немного дожать Девлет Гирея — и он превратится в моего послушного подданного. — Он поправил отороченную мехом высокую шапку. — А что касаемо его печати… О чем это он? Даже если Девлет случайно потерял ее под Тулой — стоит ли из-за нее ежегодно совершать набеги?
Висковатый снова поклонился, прося слово. Небольшие проницательные глаза дьяка светились интересом.
— Дозволь слово молвить, государь, — снова начал он. — Прав ты во всем, и в том, что просьба крымского хана вернуть печать показалась тебе странной. Ходят слухи, что не ее он потерял во время сражения под Тулой, а какую-то ценную вещь, которая в силах, по его разумению, менять ход событий. Вот теперь и не успокоится никак.
— Ценную вещь? — удивился Грозный. — Мне о том неведомо. Захватили мы дважды богатую добычу, но это были обычные трофеи. Что касаемо золота… Ничего ценнее, чем у меня уже есть, я не увидел.
— Может, кто нашел да себе взял? — выступил вперед знатный боярин и дипломат Алексей Федорович Адашев.
Царь зло сверкнул на него глазами.
— Ты, Алексей Федорович, чепуху не неси! — буркнул он. — Не могут мои воины дорогую вещь в обход меня себе взять. Говори, да знай меру.
Продолговатое лицо Адашева, испещренное морщинами, уставшее от тяжких дум (видел он, как постепенно впадал в немилость, и от боли сжималось его сердце — все же столько лет верой и правдой служил Ивану Васильевичу), дрогнуло.
— Мое мнение тоже может верным оказаться, — вставил он. — Иначе как объяснить слова татарина о печати?
Иван пожал широкими плечами:
— Может, ты и прав, Алексей Федорович. Давай это проверим. Дам я приказ все узнать о воинах, которые на поле сражения под Тулой трофеи собирали. Вдруг кто что видел? Правда, много годков с той поры утекло, некоторые из храбрецов в битвах полегли. Но ежели отыщется след той самой ханской печати и окажется, что кто-то без моего на то согласия ее прикарманил — умрет он самой лютой смертью. — Он посмотрел на приближенных, и в его взгляде читалась решимость. — Ступайте сочиняйте грамоту хану, да так, чтобы поверил проклятый басурман, что мы намерены водить с ним дружбу. — Висковатый и Адашев поклонились и поспешили выполнять царский указ. Другие воеводы, покинув царские палаты, принялись думать, как бы побыстрее разыскать то, что Девлет Гирей назвал своей печатью.
Глава 27 Наши дни. Тульская область
Вечером следующего дня Андрей с Виктором и каким-то типом — якобы его менеджером, сильно смахивающим на бандита, подъехали к дому Влада. Конкурент однокурсника жил в большом доме, ничуть не хуже, чем у бывшего компаньона. Когда они подошли к двери и Виктор нажал кнопку звонка, металлический голос спросил, кто это.
— Сантехники, — отозвался Виктор, к удивлению Андрея. — В соседнем доме прорвало трубопровод. Нам нужно попасть к вам на участок, иначе вода зальет и ваш дом.
Охранник, как потом понял Андрей, молодой и неопытный, поверил и открыл ворота. Увидев незнакомых людей, ничуть не походивших на сантехников, он вытащил пистолет, но Виктор опередил его, выстрелив в лоб. Охранник дернулся, как испорченная механическая кукла, и повалился на плитку двора, заливая ее своей кровью, которая при тусклом свете луны казалась черной.
— Что ты наделал? — закричал Ломакин. — Ты же говорил, что он твой знакомый.
Лицо Виктора в лунном свете показалось ему страшным, нереально страшным. Оно было мертвенно бледно, глаза неестественно блестели, губы обнажились в хищной усмешке, и он напоминал зверя, ощетинившегося перед нападением.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
