При этом он улыбался. Однако стоило приглядеться к нему повнимательнее, как становилось совершенно ясно, что он всерьез недоволен увлечением жены. Это сквозило в его взгляде. Он был недоволен, хотя и уважал ее отношение к выбранному делу. В этом Лаура не сомневалась. И хотя Тим не проявлял заинтересованности к ее работе, не просил показать снимки, никогда не обсуждал их с ней, он по крайней мере смирился с ее увлечением как с неотъемлемой частью их совместной жизни, что в любом случае не должно было вбивать клин в их супружескую жизнь, разъединять их.
Лаура и Тим в последнее время были счастливы. Ребенок словно открыл для них обоих двери в новую жизнь, залитую светом и наполненную радостью. Они были готовы, держась за руки, переступить этот порог.
Наконец баскетбольная игра закончилась, и Лаура прекратила съемку. Тут ребята обступили ее со всех сторон и стали подбивать на то, чтобы она «щелкнула» их всех вместе. Она со смехом согласилась и приказала им собраться перед забором из железной сетки, который огораживал спортивную площадку.
Лаура подхватила свою сумку, отнесла ее к забору, затем зарядила в «Лейку» новую пленку и отошла на несколько шагов от группы подростков.
– Так, – проговорила она, глядя в объектив. – Поближе друг к другу, а то кто-нибудь останется в «молоке»…
Самые младшие от радости не стояли на месте, а все крутились, подпрыгивали и менялись друг с другом местами. Алексу пришлось успокоить их строгим окриком.
Через пару минут ребята встали именно так, как хотела Лаура. Алекс был в центре группы, на первом плане.
Лаура неподвижно застыла перед ребятами, нацелившись на них объективом своей камеры.
Внезапно руки ее дрогнули и ослабли…
– Секунду, – извинилась она, подняв руку. Автоматически, повинуясь необъяснимому импульсу, она опустилась на одно колено. В джинсах и кожаной куртке она выглядела сверстницей этих ребят. Несмотря на то, что это, в сущности, были еще дети, она была меньше их, тоньше…
Она опустила глаза в землю, словно пытаясь опереться о нее своим взглядом. Затем снова навела на переминавшихся с ноги на ногу ребят объектив камеры.
– Ну давай, Лаура! – крикнул один из них. – Сколько еще ждать-то?
– Прошу прощения, – слабым голосом проговорила она. – Я…
Вдруг по ее лицу мгновенно разлилась смертельная бледность. Голос у нее пропал, и она не смогла закончить фразу. В следующее мгновение она почувствовала, что теряет равновесие.
Алекс оттолкнул сидевшего перед ним приятеля и бросился к Лауре.
Однако он опоздал. Она упала лицом вниз прямо на землю, накрыв своим телом камеру. Когда он добежал до нее, Лаура уже была без сознания.
Спустя час все было кончено. Обессилевшая и выжатая как лимон, Лаура неподвижно лежала на постели родильного отделения медицинского центра «Монтефиор» в Бронксе. Сквозь пелену, стоявшую перед глазами, она равнодушно наблюдала за передвижениями медсестры по палате, две стенки в которой были прозрачные. По обе стороны от Лауры лежали женщины. Они улыбались.
Это и понятно – родильное отделение.
У Лауры же…
Ребенок умер.
Вот и все. Так просто.
Врачи реанимации, собственно, выполняли роль почти что статистов. Работа врача при выкидыше обычно ограничивается чисткой, наблюдением за деятельностью жизненно важных органов и за тем, чтобы больная не потеряла слишком много крови.
Ей сказали, что ей очень повезло, что она в момент операции была без сознания.
У Лауры было как раз иное мнение. Она жалела о том, что ничего не видела, не чувствовала и не знала. Если бы она прошла через эту боль с открытыми глазами, ей, наверно, было бы легче. А получилось все как-то нереально. Еще час назад ребенок был жив и радовался вместе с матерью жизни, потом она заснула, а когда проснулась, то ребенка уже не было…
Доктор Энсор специально примчался из своего офиса в центре города в эту больницу, чтобы возглавить уход за пациенткой. Он решил, что она должна будет остаться в палате на ночь. Теперь ей спешить было некуда и незачем.
Она очнулась как раз тогда, когда он входил в палату. С первого взгляда на Лауру он безошибочно определил, что она страшно переживает.
– Лаура, только не начинай, ради Бога, возлагать вину за то, что случилось, на себя, – предупредил он ее. – Ты, наверно, думаешь, что довела себя до этого большими нагрузками? Вот и ошибаешься. Я уверен, что работа твоя не имеет к этому никакого отношения. Такое случается со многими женщинами. Твоей вины тут нет…
Она схватила его за руку и тихо проговорила:
– Ты знаешь, за что я себя виню. Он легонько похлопал ее по руке.
– Понятно, – сказал он. – Об этом тебе тоже нечего беспокоиться, это я заявляю тебе как врач. Я провел самое тщательное обследование. Аборт, который ты перенесла, был произведен очень квалифицированным специалистом. Никаких повреждений я не обнаружил. У тебя будет много детей, Лаура. Столько, сколько тебе захочется иметь. Вот увидишь. В следующий раз мы будем вести себя более осторожно, разумеется, но учти: оснований для пессимизма нет никаких. То, что с тобой случилось, – вещь необъяснимая. Перед гинекологами и акушерами стоит очень много вопросов, на которые медицинская наука ответов пока не дала. Главное сейчас – не начинать обвинять во всем себя. Пользы от этого не будет, а вред возможен очень серьезный, если ты подорвешь свое психическое равновесие. Вышла осечка, Лаура, вот и все. С кем не бывает? Ты веришь мне?
Она утвердительно кивнула. Впрочем, не столько для того, чтобы успокоить себя, сколько его. Она хотела, чтобы он поскорее ушел и оставил ее наедине со своей болью. В душе она казнила себя так, как будто ребенок родился в срок, но родился мертвым. И хотя на самом деле все было по-другому, ей не становилось от этого легче. Ей казалось, что сама смерть обосновалась в ее матке, на стенках которой остались шрамы от того давнего аборта. Смерть вцепилась в ее чрево своими железно-ржавыми когтями шесть с половиной лет назад и с тех пор ни на секунду не ослабляла хватки. Она просто до времени дремала в ней, но теперь вновь воспряла, чтобы отнять у Лауры новую крохотную жизнь, зачатую ею, лишить ее последних надежд.
Понимая ее состояние, доктор перед уходом дал Лауре сильное успокоительное. Она очень хотела дождаться Тима, который должен был вот-вот прийти. Но лекарство вместе с ее переживаниями и депрессией ввергло ее в состояние беспамятства.
Она не сопротивлялась своему организму, когда поняла, что внешний мир начинает терять перед ее глазами четкие очертания. Наоборот, ее посетило душевное облегчение. Ни о чем больше не думая, она провалилась в глубокий сон.
Тим появился в больнице в шесть тридцать.
Он находился за городом – навещал одного торговца в Нью-Хейвене, когда по телефону узнал о печальных новостях. Давка и пробки на дороге задержали его на пути в город почти на два часа. Отчаянно ругаясь, он вынужден был играть в эту идиотскую игру с бесконечными остановками и мелкими рывками вперед, а в это самое время его жена, обессиленная операцией, лежала в незнакомой больнице всего в нескольких милях от него.
