— Приятно познакомиться, мэм. — Управляющий помахал мне пухлой ладошкой.
— Можно попросить об одолжении? — сказала я. — Вызовите, пожалуйста, полицию через несколько часов, ближе к вечеру.
Оба молча уставились на меня.
— Почему? — спросил управляющий.
— Ну, это бы мне очень помогло. Если его арестуют вечером, я смогу выйти из дома так, чтобы он меня не увидел. Интересно, когда его мать сможет внести залог и освободить его? В прошлый раз ей это быстро удалось. А, Стелла?
— Не знаю, — озадаченно пробормотала Стелла. — Тогда несколько часов он точно просидел…
— До вечера подожду, — кивнул управляющий. — Вдобавок копы особенно не торопятся на такие вызовы.
— Да, кстати, — сказала Стелла. — Надеюсь, вы понимаете, мистер Парсегьян, что я взяла к себе сестру с ее шестью кошками только из-за ее ужасного положения. Клянусь, это всего лишь на пару дней — и у меня, как обычно, останутся только три кошки, как и записано в договоре.
— Я что-то и не заметил шесть лишних кошек, — ответил управляющий. — Как-то они мне на глаза и не попались. Ну что ж, договорились. Вечером я напущу копов на этого сукина сына. Будет знать, как распускать руки.
Натали я уложила спать в кровати Стеллы. Потом медленно-медленно, очень осторожно оделась. И в щелочку в окне проследила, как полиция забрала Карла.
Полицейская машина только отъехала, а я уже была за дверью. Я шла к станции подземки. И пусть каждый шаг давался мне с трудом, зато он приближал меня к Тони.
Лишь бы Тони не отказался от меня. Я молилась об этом всю дорогу.
Нет, минуточку. Что значит — молилась? Я ведь не верю в Бога. Я атеистка. По крайней мере, я считаю себя атеисткой.
11 СЕБАСТЬЯН. Что бы это ни было
Прошло девять вечеров, и я снова стоял на ее улице. У входа на станцию. Прямо перед лестницей, ведущей к «нашей» скамейке на платформе «Юнион-сквер». Стоял и смотрел на луну. Только не спрашивайте почему. Просто устал я от подземки. Меня от нее тошнило. Я ненавидел взгляды пассажиров, которые уже знали меня как облупленного, потому что видели каждую ночь. Держу пари, они считали меня жалким неудачником.
Вот я и остался снаружи. И смотрел на луну. Теперь уже почти полная, она будто издевалась надо мной: гляди, мол, сколько времени зря утекло.
Мне захотелось что-то ей сказать. Луне. Сам знаю, дурацкое желание, но ведь Делайла говорила, что в такие минуты я должен благодарить за свою жизнь. А за что благодарить? Разве у меня вообще была жизнь? Не было. С семи лет у меня не было никакой жизни. Если я и жил, то лишь в те восхитительные дни, когда я мечтал убежать с Марией. Но сейчас счастье с Марией под большим вопросом. Так за что же мне благодарить небо, луну и всякое такое прочее?
«А если все же сказать „спасибо“, — вдруг подумал я. — Если все-таки сказать — пусть даже не совсем искренне? Может, тогда я почувствую, что это правда и что мне есть за что благодарить?»
Я открыл рот… и снова закрыл. Не сумел заставить себя произнести одно-единственное слово. Почему я должен говорить «спасибо», если мне не за что испытывать благодарность? А ведь это неправда. Так думать — несправедливо с моей стороны. Бабушка Энни ждет меня в Мохаве — разве не повод для благодарности? Да, но без Марии… Что мне делать в Мохаве без Марии? И все-таки…
Я опять открыл рот для «спасибо»… и тут услышал:
— Тони!
Я развернулся. Да. Да, да, да! Это была она!
— Мария! — Я рванулся к ней, раскинув руки, чтобы обнять ее крепко-крепко, за все пропущенные дни.
— Нет! — шепотом воскликнула она. — Не надо!
Клянусь, мое сердце оказалось прямо в одном из ботинок.
Я стоял перед ней, совершенно убитый, потрясенный, ошарашенный, с пылающими щеками. Почему?! Почему она запретила мне обнять ее? Мария заглянула мне в лицо. И наверняка прочитала на нем разочарование.
— Ох, Тони…
Она сделала один маленький, осторожный шажок и прильнула ко мне, опустив голову на мое плечо. Я стоял, уронив руки, боясь пошевелиться — ведь обнять ее нельзя?
— Я хотела сказать… ты поосторожней. Обними меня за плечи. Тихонько. Только не сжимай ребра.
Я так и сделал. Едва прикасаясь, обнял ее за плечи. Ее волосы пахли свежестью и шампунем. Моим сбитым с толку мозгам понадобилось несколько секунд, чтобы, сложив два и два, получить в сумме четыре.
— У тебя что-то болит?
— Просто… ребра забинтованы.
Я немножко отодвинул ее, чтобы увидеть глаза. Но она сразу отвела взгляд.
— Мария… Что произошло?
— Да в общем-то ничего такого уж страшного. Я просто неудачно упала. Ударилась о край стола. Ну и сломала четыре ребра. А одно из них поранило легкое. Тони! Поверить не могу, что ты так долго меня ждал!
Я сделал глубокий вдох — и почувствовал, как улетают все тревоги, сомнения, страхи.
— Я знал, что ты придешь. Если сможешь, то придешь.
— Спасибо, что дождался.
Без своей гигантской шляпы она выглядела совсем маленькой, совсем хрупкой.
— Давай уедем в Мохаве, — сказал я. — Не через четыре месяца, а прямо сейчас.
— Да. Сейчас. Я думала о том же. — Она оглядела асфальт вокруг нас, вроде надеялась, что собранные чемоданы чудесным образом возникнут из воздуха.
— Ты все еще живешь у сестры? Сможешь завтра собраться? А лучше сегодня. Вещей много? Сколько тебе понадобится…
— Тони… — прервала она, и у меня опять упало сердце. Какое-то это было… нехорошее «Тони». Больше похоже на «нет».
— Что?!
— Понимаешь, есть еще кое-что… о чем я тебе не сказала. Побоялась. Не знала, как ты к этому…
— Неважно. Что бы это ни было — неважно. Я хочу уехать с тобой немедленно. Я тебя чуть не потерял, хватит с меня. Ты поедешь со мной?
Я пригнулся поближе к ее лицу — и увидел, что она плачет.
— Да, Тони. Поеду. Но я не хочу, чтобы ты передумал, когда…
— Никогда! Я никогда не передумаю. Ты можешь сейчас собраться? Сколько у тебя вещей?
— У меня есть большой рюкзак. Возьму все, что поместится. Да Стелла не так уж много моих вещей забрала из квартиры Карла. А за остальными мне идти страшно.
— А завтра? Когда он будет на работе?
— Он может и не пойти на работу. Хотя его, наверное, завтра уже выпустят.
— Откуда выпустят?
Она вроде не услышала вопроса.
— Так что давай лучше сегодня. Часа через два, ладно?
