Последней приковыляла старенькая санитарка баба Маша, всплакнула, прислонившись к Лехе Васильеву, и вручила ему пакетик с подарком.
— Тут носочки тебе пуховые и шапка. Как наденешь ее, так голова и болеть не будет.
Леха без слов облапил пожилую женщину, поцеловал ее в румяную от морозца щечку. У него кружилась голова от свежего воздуха и от волнения, от такого внимания. Он тут лежал и даже не догадывался, что о нем знают все эти люди, больные и врачи.
Доктор Аристархов задерживался. Он позвонил и просил дождаться его. В какой-то момент, когда рядом с Васильевым не оказалось никого, к нему подошла Танечка.
— Леш, а мне ты оставишь свой телефон? — Танечка придерживала у горла воротник красивой песцовой шубки, зябко пряча лицо в пушистый мех.
— Я думаю, что не надо. — Васильев посмотрел ей в глаза. — Таня, вы все понимаете. Был просто порыв, за которым нет ничего. Я все равно не буду отвечать на ваши звонки и не буду с вами встречаться. Извините меня за резкость, но лучше так, чем наобещать, а потом прятаться. Я честен с вами. И хочу, чтобы вы поняли меня. Это не блажь, не гонор. Это другое. Я не хочу сейчас в последнюю минуту снова все объяснять. Все и так понятно. Вы много сделали для меня как сестра, вы ухаживали за мной, и за это Вам огромное спасибо, но…
— Я ухаживала за тобой не как сестра, не как медицинский работник, хоть это мои прямые служебные обязанности. — Танечка говорила резко и властно, чем очень раздражала Васильева. — Но я делала это больше потому, что я — женщина, которой ты не безразличен.
— Я очень сожалею, но наши с вами судьбы не пересеклись.
— Еще как пересеклись. — Танечка задумчиво смотрела в одну точку. — Еще как пересеклись. Ты даже еще не знаешь — как.
— Я хочу вам пожелать счастья. Вы красивая женщина. У вас все впереди. — Васильев тронул Таню за рукав шубы. — А сейчас — прощайте.
— До свидания — так будет вернее. — Таня сняла с его куртки невидимую пылинку. — Никто не знает, что ждет нас завтра. Поэтому не прощайте, а до-сви-да-ни-я!
Во двор больницы въехала черная «Волга» доктора Аристархова, Борис Романович поспешно вылез из машины и кивнул Васильеву-старшему:
— Загружайте вещи, вас в аэропорт увезут!
Он подошел к Лехе Васильеву, крепко обнял его.
— Отойдем.
Они медленно пошли по дорожке. Доктор Аристархов по старой привычке заложил за спину руки, как всегда делал это на прогулке.
— Ну, вот… вот и уезжаешь…
— Да. — Васильев сглотнул комок.
— Расставаться жаль. Мне будет не хватать тебя и наших посиделок. Я так к ним привык. Не представляю себе, что приду сегодня в больницу, а на твоем месте — кто-то другой. Но это очень радостно, несмотря на грусть. Радостно, потому что у нас с тобой все получилось. Сейчас я должен сказать тебе честно, что все было не так просто. Но самое главное у тебя впереди. Не буду сейчас говорить тебе, что там ничего страшного, что маленькая болячка, которую чик — и все в порядке! Нет! Я думаю, что все куда серьезней. Но верю, что у тебя и тут все получится. В тебе есть стержень, который не дает тебе расслабляться. А болезнь, как известно, это состояние души. Она забирает тех, кто хочет ей покориться. Так вот. Что бы тебе ни сказали в Москве, не вешай нос, не покоряйся. По предварительным прикидкам, могу тебе сказать, что ничего невозможного нет. Хотя это, конечно, не моя специализация. Но у меня был разговор со столичным коллегой. Он, кстати, и будет тебя смотреть в Москве. Если обследование там не выявит еще чего-то, то прогноз достаточно оптимистичный. Но, как говорил герой моего любимого кино, голова — предмет темный.
— Борис Романович, считайте, что вы заразили меня своим оптимизмом! — Васильев остановился. — Дайте мне вашу руку.
Он жамкнул крепко ладонь доктора Аристархова.
— Чувствуете?
У него опять по привычке вышло «чуЙствуете».
— Есть разница? То-то!
Доктор Аристархов помнил каждое его рукопожатие. Он каждый раз отмечал, приходя на посиделки, что жмет Васильев его все сильнее. Как будто по трубкам и иголкам капельниц в него не лекарство вливали, а силу.
— Вот-вот, Алексей Палыч, и я про это! — Аристархов был рад, что настроение у его пациента хорошее. Настроение дорогого стоит, когда предстоит что-то серьезное.
Они развернулись на тропинке и пошли назад.
— Я вам на столе в кабинете все свои и брата координаты оставил. Вдруг надумаете в Питер. Мы будем рады.
— Я непременно позвоню. Буду узнавать, как ваши дела. Да, — Аристархов приостановился и лукаво посмотрел на Васильева, — мы ведь обещали вашей Катерине благодарность вынести! Вы уж передайте в устной форме, так сказать. Вам, Алексей Палыч, с девушкой повезло. Берегите ее.
— Я берегу, — сказал Васильев и слегка покраснел, вспомнив Танечку.
— Ну, в добрый путь! — Доктор Аристархов подтолкнул Васильева к машине. — Долгие проводы — горькие слезы. С богом!
Васильев громко крикнул всем:
— Пока!
Помахал рукой и сел в машину. Если бы он видел глаза той, что так хотела его любви, он бы испугался. В них было столько ненависти и злости, что хватило бы на троих.
Танечка быстренько поднялась в отделение, сбросила свою мягкую шубку и заскочила в кабинет Аристархова. Перед уходом Васильев оставил на столе у доктора какую-то записку.
Она лежала наверху, на папке с историей болезни Васильева Алексея Павловича. Слова благодарности, адреса, телефоны. Танечка быстренько переписала номера и, сунув бумажку в карман халата, покинула кабинет.
* * *
Обследование в Москве было коротким. С утра Васильева начали смотреть специалисты всех мастей. Сравнивали снимки, сделанные в больнице, с самыми свежими, подключали его голову к разным приборам, крутили так и этак и к вечеру вынесли решение: операция должна быть проведена немедленно. Предварительная договоренность с клиникой в Мюнхене уже была, с визами проблем не было, с билетами тоже. И вечером следующего дня братьев Васильевых в мюнхенском аэропорту встречали представители немецкой клиники, с которой был заключен договор на лечение российского гражданина Алексея Павловича Васильева.
Карусель отъездов-приездов так закрутила Леху Васильева, что Катерине он позвонил только из аэропорта, перед вылетом в Германию.
— Катя! Ты не обижайся, я не смог раньше сообщить. Да и времени у меня в Москве были только сутки…
— Как ты мог? — Катерина плакала в трубку. — Ты был так рядом и не сообщил мне! Я хотя бы приехала, чтобы проводить тебя в аэропорту. Как ты мог?
— Кать… — Леха не знал, как успокоить ее. Где-то внутри он был даже рад, что встреча с Катериной в Москве не состоялась. Он очень боялся за себя. Боялся, что история с Танечкой вылезет наружу, что-то обязательно выдаст его с головой. Ему хотелось, чтобы прошло побольше времени, чтобы он сам забыл свои неприятные ощущения, будто убил кого. — Поверь, я и сам не знал, что так будет. Все так стремительно.
