Полковник развел руками и проводил Гектора до двери. Дальше все шло в обратном порядке: адъютант проводил его до подъезда, там уже ожидал разводящий; в его сопровождении Гектор беспрепятственно вышел за пределы расположения, постоял минутку, размышляя, рассеянно свернул вправо. Часовой изо всех сил смотрел в противоположную сторону. Грузовик стоял, и ключ на самом деле был в замке зажигания. Гектор усмехнулся. Сел. Мотор включился сразу. Гектор глянул в зеркальце. Часовой по-прежнему глядел влево, хотя ничего особенно интересного там не происходило. Гектор набрал скорость. Все было тихо. Дорогу он знал. Груз негромко позвякивал в закрытом брезентом кузове. «Ну, что же, — подумал Гектор, — и такой клок шерсти пригодится, и на том спасибо. Но теперь предстоит еще уговорить профессоров стрелять, боюсь, это окажется еще труднее…»
* * *
Граве начал медленно сбрасывать газ. Расстояние между машинами сокращалось. Милов прищурил глаз. Потом широко раскрыл оба. Что там такое? Флаг? Нет не флаг…
Водитель машины-преследователя на ходу опустил стекло и высунул руку, в которой что-то яркое, цветастое, билось, извивалось на ветру. Милов вгляделся — и ударило в виски, мурашки побежали по спине. Ах ты… Ах, ты!
— Еще чуть медленнее!
«Сверну шею, — подумал он. — И уж что-нибудь поломаю наверняка. Но выбирать не приходится. Тряхнем стариной… Нет, никому другому это не пришло бы в голову — значит…»
— Граве, поближе к обочине!
— Это еще зачем?
— Солнце бьет в глаза — от его стекла…
— Ладно.
Милов опустил левую руку, нашарил ручку. Машина шла совсем рядом с травянистой обочиной.
— Ну, что же вы? Огонь!!
— Слушаюсь, господин ефрейтор, — ответил Милов и левой рукой рванул ручку дверцы.
Он вывалился спиной вперед, сгруппировавшись на лету. Автомат он не удержал, и оружие лязгнуло по асфальту, но не выстрелило — предохранитель не подвел. Боль ударила, казалось, сразу со всех сторон, рванула, вонзилась… «Кажется, жив еще», — успел подумать Милов, клубком катясь по траве. Рядом взвизгнули тормоза. Линкольн-континенталь, низкий, длинный, как летний день, остановился рядом. Правая дверца распахнулась.
— Дан, вы живы? Дан! Чему вы смеетесь!
— Ева! Ева, сумасшедшая вы женщина…
Он с трудом, как бы по частям, поднялся.
Граве был уже далеко, машина его все уменьшалась, превращалась в точку. Автомат валялся на шоссе, сзади, шагах в тридцати.
— Ева, милая, задний ход — подберем игрушку…
— Я развернусь.
— Потеря времени. Надо настичь его!
Ева все еще сжимала в пальцах нелепый галстук Милова.
— Не спрашивайте, Ева, некогда — объясню по дороге…
Он подхватил автомат, перегнувшись с сиденья, захлопнул дверцу. Кости, кажется, в порядке. «Жива, — подумал он, — жива, как ей удалось?»
— Ева, как вы спаслись?
— От чего, Дан?
— Граве говорил…
— Граве? Он заходил, разговаривал с Лестером. Ко мне только заглянул мимоходом — сказал, что хочет разыскать вас, я объяснила, что вы постараетесь попасть в Центр.
«Выдумал? — пытался сообразить Милов. — Нет, он же сумасшедший — ему хотелось убить ее, но он не решился, конечно, — а потом поверил, что так и сделал… А может, и остальное — фантазия? И в машине у него нет никакой взрывчатки? Ладно, увидим».
— Как нога? — спросил он.
— Спасибо, Дан, — сказала она. — Вспомнить сейчас о моей ноге — это говорит о многом. Еще побаливает. Но я терплю. Дети… И вы.
— Глупая, — сказал он.
— Это у меня от рождения, — сказала Ева. Машина бесшумно летела — не по дороге, кажется, а уже над нею; точка впереди начала снова обретать очертания.
— Хорошая у вас машина, — сказал Милов.
— Рикс не любит маленьких.
— А поживее она способна?
— По такой дороге я легко дам сто двадцать миль, если понадобится. А он держит примерно восемьдесят.
— Быстрее не может. Приблизься метров до пятидесяти. Ближе не надо. И как только я начну стрелять — жми на тормоза.
— Что ты хочешь с ним сделать? Я надеюсь…
— Только то, чего он сам захотел. Как тут опустить стекло?
— Кнопкой.
Милов опустил свое стекло, высунулся: сперва руки с автоматом, потом голову — но ее пришлось тут же убрать: резкий ветер бил в лицо, заставляя закрыть глаза. «Ничего, мы и так… Хотя бы по колесам. Не уйдет, и отстреливаться не сможет — он же не рейнджер, он нормальный гражданин, честный, добродетельный умалишенный».
Он выпустил короткую очередь. Вторую. Граве вилял по дороге, по всем четырем ее полосам. Мимо. Опять мимо.
«Что я — стрелять разучился?.. Так, заднее стекло — в крошки. Виден затылок, голова, пригнувшаяся к рулю. Нет, в него не буду. Дам шанс: если он все выдумал — пусть живет. Только сбить с дороги: если в машине не пластик, он уцелеет, отделается синяками, может быть. Только сбить с дороги. Сейчас он снова вильнет — и можно будет по колесам…»
Длинной очередью, последними патронами он повел сверху вниз наискось. Но Граве в последний миг вильнул, и багажник закрыл колесо.
Ревущее пламя клубком оторвалось от дороги, на лету рассыпаясь на части. Налетела взрывная волна. Ева вскрикнула. Линкольн рвануло, занесло, швырнуло в канаву. Сталь скрежетала, сминаясь. Земля перевернулась. Финиш, конец пути.
— Ева, вы живы?
Она лежала на траве, куда Милов вытащил ее из смятой, невосстановимо изуродованной машины; у него самого был рассечен лоб, кровь текла по лицу и, кажется, пару ребер придется капитально ремонтировать. Но, может быть, и не так все плохо…
— Ева!
Она открыла глаза:
— Что с нами было?
— Дорожно-транспортное происшествие. Эксидент.
Она несколько раз моргнула. Глубоко вздохнула и охнула.
— Где болит? — спросил Милов.
— Спросили бы, где не болит…
— Встать сможете?
— Помогите…
— Минутку. Здесь болит? А здесь? А так? Тут?
— Дан, кто из нас врач? Подозреваю, что вы.
— Ну, что вы, Ева, милая… Но в санитары гожусь. Теперь попробуем подняться. Держитесь за меня. Так, та-ак… В общем, отделались мы с вами чрезвычайно легко.
— Однако, мой рыцарь, ваша внешность несколько пострадала. Пора и мне вспомнить, что я медик. В машине есть аптечка…
— Пусть ее поищет кто-нибудь другой, нам некогда. Да и заживает на мне мгновенно. До Центра далеко еще?