В банке я раздобыл карточку Николаева и высылаю ее Вам с этим письмом. Оказывается, он умер не в Петербурге, а в благословенной Ялте (помните этот чудесный город?), куда уехал в отпуск лечить свою чахотку. Кстати, до этого года он ни на какие болезни не жаловался. Жил он бобылем и был похоронен в Ялте же. Его трупа никто из сослуживцев не видел. Я уже отправил телеграмму Гвоздевичу и его ответ перешлю Вам незамедлительно. Также я лично побеседовал с теми из банковских служащих, с которыми Николаев был наиболее близок. Так вот, у него был мечта: поселиться на берегу моря в своем собственном домике. Ищите у моря, коллега! Да, и смажьте револьвер, обязательно смажьте!»
— Гуго Модестович, а в Гапсале есть море?
— Конечно! Это же морской курорт.
— А как туда удобнее добраться?
— Завтра у нас что? Суббота?
— Суббота.
— Тогда вам повезло, завтра в девять утра туда идет пароход, будете на месте после обеда. И стоит недорого, рубля два во втором классе.
Исправляющий должность гапсальского уездного начальника коллежский асессор Оффенберг опознал Николаева по карточке практически сразу.
— Конечно знаю. Это господин Протасов, Аристарх Филиппович. Он у нас в городе совершенно недавно, но уже успел стать душой нашего маленького общества. Человек состоятельный, умный, красивый, интеллигентный. По приезде сделал всем визиты и сразу сообщил, что прибыл не на курорт, а на постоянное место жительства. Дал прекрасный вечер в честь своего переезда, церкви пятьсот рублей пожертвовал. — Начальник уезда оглянулся на притворенную дверь и понизил голос: — Мне управляющий банком сказал по секрету, что Аристарх Филиппович на свой текущий счет чуть не сто тысяч рублей положил! А вы по какому поводу им интересуетесь?
— Им не я, им господин Филиппов интересуется, Владимир Гаврилович, начальник столичной сыскной полиции. И его превосходительство санкт-петербургский градоначальник.
— Да что вы говорите!
— Да-с. Он очень серьезным людям в столице дорогу перешел, при этом денег похитил сто тысяч и человека убил.
— Не может быть!
— Доказательства его вины — самые неопровержимые. Вы посмотрите на оборот фотографии, видите, что там написано?
— «Конторщик Николаев А. П.». Кто этот Николаев?
— Николаев — это тот человек, которого вы знаете как Протасова. Беглый банковский служащий, — ответил Тараканов.
— Господи! Никогда бы не поверил! И что же мне теперь прикажете делать?
— А нельзя ли его прямо сейчас арестовать?
— Сейчас нельзя. Давайте завтра утром. Часов в шесть утра мы к нему нагрянем, арестуем и тут же отвезем на пароход. А если арестуем сегодня, то я всю ночь буду принимать ходатаев. Видите ли… он знаком с одной дамой, у которой в уезде очень обширные связи. И вот еще что. Нельзя ли официальную бумагу из Петербурга получить с приказом о его задержании? Чтобы я мог на нее сослаться. Телеграф в вашем распоряжении.
В 9 вечера начальник уезда получил телеграмму от судебного следователя санкт-петербургского окружного суда Головни, предписывающую ему оказать содействие чинам столичной полиции в производстве ареста Аристарха Филиппова Протасова, подозреваемого в совершении нескольких тяжких преступлений.
6
Николаева-Протасова задержали у его дома, когда он направлялся в церковь. Оффенберг подошел к нему, поздоровался за руку попросил извинения и сообщил, что он арестован. Николаев не сопротивлялся. Он подставил руки под малые ручные кандалы, безропотно сел в пролетку, погрузился на пароход, а в каюте растянулся на кровати и несколько часов молчал.
Когда, уже после Ревеля, Тараканов поинтересовался, желает ли он отобедать, Николаев отрицательно помотал головой:
— Вот водицы бы испил.
Тараканов распорядился.
Николаев выпил принесенной матросом воды, поблагодарил своего тюремщика и задал ему вопрос:
— Скажите, молодой человек, а каково ваше жалование?
Тараканов вопросу удивился:
— А вы с какой целью интересуетесь?
— Исповедаться вам хочу. Ведь выслушивать исповеди преступников входит в круг ваших служебных обязанностей?
— Входит, только при чем здесь мое жалование?
— Но все же.
— Семьсот рублей в год. С наградными поболе.
— Вы из крестьян?
— Да.
— Вы знаете, вам будет проще меня понять. Нет, я оправдываться не намерен, моим поступкам нет оправдания. Я только хочу рассказать о причинах, побудивших меня сделать все то, что я сделал. Ну и о том, как все мною содеянное отразилось на моей душе. Позвольте закурить? Благодарю. Так вот. Я тоже из крестьян. Я долго и упорно пробивал себе дорогу в жизни. На военной службе выучился грамоте, после увольнения в запас стал заниматься самообразованием, сдал экзамен за курс уездного училища. Поступил в артель и начал службу с должности сторожа в конторе Гинзбурга. Снимал шубы и калоши у знатных посетителей, гривенники за это получал. Да не в кабак их нес, а книжки покупал, учился. Начальство меня заметило, и я получил место конторщика. Всего себя банку отдавал, ни одного дня службы не пропустил, в отпуску никогда не был. Раньше всех приходил, позже всех уходил. И чего я добился за пятнадцать лет беспорочной службы? Шестидесятирублевого жалования? Комнатенки в мезонине, обедов в кухмистерской? Лет десять назад я полюбил и даже делал предложение, которое было со смехом отвергнуто. Действительно, может ли человек моего положения достойно содержать семью, удовлетворять самые необходимые, самые минимальные потребности интеллигентной супруги? Нет конечно. Больше попыток жениться я не предпринимал. А мне хотелось. Хотелось домашнего уюта и детишек, а не хозяйского, еле теплого, самовара и проституток раз в месяц, после получки жалования.
Николаев стал искать, обо что потушить папиросу, ничего не нашел, подошел к иллюминатору и выбросил окурок в море. Потом обернулся к Тараканову.
— Вы, милостивый государь, в Бога веруете?
— Да. В церковь хожу по воскресеньям.
— Я не про обряды, я про душу. У меня, знаете ли, вера-то со временем пропала. Смотрел я на себя, на людей вокруг, слушал рассказы приезжавших в Питер земляков о жизни в деревне, о частом голоде, о нужде постоянной. Смотрел и думал: если Бог есть, всемогущий и справедливый, то почему он все это допускает? Почему всех людей не облагодетельствует? И подумал я тогда: а ведь Бога-то нет! А раз Бога нет, то все дозволено! И решил я, что не буду ждать ничьей милости, сам себя облагодетельствую. И тут, как мне тогда показалось, на мое счастье, встретил я Беса. Только не счастье это было, это дьявол ворожил, проведав про мои помыслы.
— Беса?
— Яшка Бесберг, служили мы с ним вместе, в казарме койки наши рядом стояли. Через полгода службы взял Беса наш ротный к себе денщиком, Бес пожил у него с недельку, а потом убег, прихватив все, что в квартире ротного ценного было. Нашли его через полгода и судили, прямо в расположении полка, выездным судом, нам, значит, солдатам чтобы неповадно было. Отправили его в места не столь отдаленные, и больше я его до прошлого года не видал. А тут встретил в одном веселом доме. Обнялись и расцеловались, как братья родные, потребовали водки, посидели, поговорили. Стали встречаться, выпивать. Ну и надумали мы банк мой родной обнести. Все до мелочей продумали, обо всем договорились. Я чистую квитанцию из книги вырезал, заполнил ее по образцу настоящей. Потом вытребовал отпуск, сославшись на плохое здоровье, и уехал в Ялту. По дороге познакомился с одним чахоточным, их туда много едет, я нашел самого по внешнему виду доходящего. Познакомился, проявил сочувствие, помог квартиру найти и устроиться, кредит небольшой выдал и взялся паспорт его в участок на прописку снести. Только прописал я Аристарха Филипповича Протасова, царствие ему небесное, в той квартире по своему паспорту, а его паспорт себе взял. Ждал я недолго, скончался Протасов менее чем через месяц. Я разыграл безутешного друга, отправил в банк телеграмму о его кончине. Протасова похоронили под моим именем, и конторщик Николаев прекратил свое земное существование. После этого я телеграфировал Бесу в Питер, а сам уехал в Ревель, как между нами и было заранее обговорено. Бес со своей частью задания справился блестяще. Получив процентные бумаги, он тут же поменял их в банкирской конторе Юнкера на рубли. Я знал, что описи бумагам Куприяновой у нас в банке не делалось, но решил подстраховаться, купчиха могла держать такую опись дома, а по номерам серий нас могли легко вычислить.
