Рада Черняховская была единственным отрадным воспоминанием его еврейской эпопеи. Пожалуй, он действительно в нее влюбился, несмотря на разницу в возрасте и лошадиные зубы этой мамаши троих детей. Она была не похожа ни на визгливых телок, его ровесниц, ни на постных еврейских девиц, напоминавших собой мраморные селедки. Она была взрослая. Она была настоящая. Она была…
Их закрутило как смерчем, а потом так же стремительно бросило в разные стороны. Он первый от нее сбежал, испугавшись. С ней все было слишком серьезно, в том числе мимолетные тайные встречи, построенные даже не на симпатии, а на взаимном любопытстве двух животных разной породы. Вскоре она полностью исчезла из его жизни, уехала с семьей в Израиль. Он исчерпал свой интерес к иудаизму и с ожесточением бросился в бизнес, пеняя себе за потерянное время. Люди вокруг уже вон как поднялись, а он до сих пор никто! Ему было двадцать два, и он был уверен, что уже всюду опоздал. Да, ему двадцать два, а Раде то ли тридцать три, то ли тридцать пять. Сейчас ей, наверное, уже хорошо за сорок.
Интересно, приехала ли она в Москву со своим равом? Во время утреннего обмена любезностями вопрос о семье прозвучал бы вполне уместно, но сейчас, по телефону, в нагрузку к сообщению о краже, он будет немного некстати.
Как ни странно, Петя поймал кураж, сообразив, что о пропавших деньгах ему предстоит говорить с обманутым в позапрошлой жизни мужем. И провел разговор довольно гладко: в меру негодовал, в меру подпускал слезы и отчаяния. А в конце задал великий вопрос, который определил судьбу мировой революции и не раз заставлял людей подавать руку помощи Петруше Некрасову: что делать?
Черняховский не особенно возмутился; во всяком случае, он не злоупотреблял междометиями и лишними вопросами. Он сказал, что должен доложить о происшествии своему патрону, господину Бараеву (впервые имя всесильного человека было названо вслух). Собственно, раввин употребил слово «сообщить», но оно прозвучало как «доложить» или даже «отрапортовать». Господин Бараев, выслушав рапорт, решит, что делать дальше.
Петр Алексеевич подавил вздох и проглотил все реплики, которые так и просились наружу, но вряд ли принесли бы облегчение. Он выполз из-за стола — совсем не так бодро и жизнерадостно, как накануне, когда милый конверт прятался на груди. Но уйти ему не дали.
Пока Некрасов растирал засиженную спину, раздался деликатный стук в дверь.
Петя буркнул: «Кто там? Ну, кто еще!» — но его, видимо, не расслышали. Пришлось тащиться к двери и открывать ее незваным гостям.
Некрасов не помнил, как звали этого мужика — то ли Иван Иваныч, то ли Василь Васильич. Не вникая, он называл Иван Иванычами всех подобных типов. Бывший военный, бывший коммунист (хотя в «Русском духе» он данный факт не афиширует), ныне пенсионер и русский патриот, каких много околачивалось вокруг движения. Морочить голову эти полоумные активисты умели как никто и всегда являлись не вовремя.
В том, что Иваныч приперся с раннего утречка в штаб с очередной забубенной идеей, не было ничего удивительного — это случалось с завидной регулярностью не реже одного раза в неделю. Просто Петруше так феноменально повезло, что именно он в этот момент оказался в офисе и теперь вынужден был отбиваться от назойливого товарища по партии. С утра сегодня не отпускало его еврейское счастье.
Посетитель был не один, а с другим старпером, довольно потрепанным. Некрасову тот сразу был торжественно представлен как Всеволод Георгиевич из Красноярска, всецело сочувствующий и разделяющий… Петр вяло пожал горячую энергичную руку и предупредил Иванычей и Георгиевичей, что он торопится на важную встречу, а потому времени у визитеров мало.
— Нам много и не нужно! — с жаром заверил его отставной военный. — Дело абсолютно ясное. Но требуется ваша помощь.
Петя уныло указал старичкам на стулья, уселся сам и начал слушать глупую историю про проект возрождения Дальнего Востока, почему-то именуемый «Русская Калифорния». Почему Калифорния? Русского названия, что ли, не нашлось?
— Над названием надо поработать, — согласился Иван Иваныч, — я уже говорил Всеволоду Георгиевичу.
Оказалось, российские земли планировалось довести до уровня процветания американской Калифорнии, которую, в сущности, открывали и осваивали именно русские мореплаватели. Помните знаменитое путешествие командора Резанова?
— А! — пробормотал Некрасов. — Ну да, ну да. Ты меня никогда не забудешь, ты меня никогда не увидишь…
Он, тоскуя, выслушал историческую справку, из которой следовало, что кроме кораблей «Юнона» и «Авось» были еще «Надежда» и еще как-то. А также о том, что, будь российское правительство мудрее, все могло сложиться иначе, и Калифорния осталась бы в составе империи. Когда рассказ дошел до конкретных мер по поднятию экономики Дальневосточного края, Петя откровенно стал клевать носом. Потом он встрепенулся и начал выразительно поглядывать на часы, но тут сочувствующий из Красноярска добрался до самого главного — до денег.
Некрасов приготовился коротко и убедительно объяснить гостю, что движение не располагает лишними капиталами. Но оказалось, дело в другом. Деньги уже были собраны, с глубокой грустью поведал Всеволод Георгиевич, их пожертвовали потомки белоэмигрантов, живущие в настоящей Калифорнии. Они живо откликнулись на предложение бывших соотечественников, и сумма получилась немалая, вполне достаточная для возведения памятника командору и снаряжения в исторический рейс специально для этой цели построенного фрегата со славным названием…
Петя чуть не застонал. Ему хотелось спать и есть, к тому же действие таблеток проходило, и в поясницу и затылок снова вступала боль. Георгиевич понял, что рискует не завершить свой рассказ, и перешел к самому главному и, как он заверил Некрасова, самому интригующему моменту.
Собранные деньги пропади. Их похитил некий авантюрист, выдававший себя за потомка графа Резанова. Хотя, если говорить откровенно, командор не был графом… Но это не важно, все согласны. Короче, этот мошенник исчез со всей суммой, не оставив следов. Вернее, кое-какие, очень зыбкие следы остались, и вели они в Москву.
— В Москву? Американец? — усомнился Петруша.
— У него прекрасный русский язык, — заверил красноярский энтузиаст. — Его фамилия Розен. Розен-Резанов… Как видите, корни очевидны, но это ничего не значит. Мало ли кто примазывается к нашей великой истории. Конечно, в Москве он мог сменить фамилию. Но все же мы рассчитываем найти этого бессовестного грабителя с вашей помощью. Других путей вернуть деньги у общества «Русская Калифорния» просто нет. Разумеется, ваши усилия будут вознаграждены.
— Наши усилия? — недоуменно переспросил Некрасов. — Но «Русский дух» — не сыскное агентство.
— Петр Алексеевич, — вступил в разговор Иваныч, — мы на вас лично надеемся. Вы же имеете отношение к небезызвестной Третьей страже. Ну что там, все говорят, да вы и не скрываете. Так что вам и карты в руки.
— И при чем же тут, по-вашему, Третья стража? — спросил Петя, начиная злиться. Боль в пояснице стала отдавать в левую ногу.
