Рыцарь и дева оторвались от поверхности озера в финальном спазме, выстрелившем их на сорок футов в воздух, парящими в содроганиях апогея и насыщения, перед последним возвращением в утихающие воды. Зеленый Рыцарь потерял сознание.
Когда он пришел в себя, озеро было тихо и спокойно. Дэниел замерз и ужасно ослаб. Его сперматические сосуды были не просто пусты, но в частичном вакууме. Все следы происшедшего — дрейфующие трупы, прожорливая птица, дева — исчезли. Но в тот миг, когда он собрался жалобно заплакать, ее сладкий голос вздохнул без всякого парящего покрова.
— Готовы ли вы к фруктовому торту? Давайте поскорее, я уже растопила камин и откупорила вино.
Дэниел показался на поверхности и медленно выбрался из ванной. Он снял трубку и очки, замотал полотенцем свои изможденные чресла и вышел в гостиную. Мисс Хаммер была уже одета и сушила волосы. Торт лежал на красивой фарфоровой тарелке, примятые ягоды истекали соком между бисквитным дном и кремовыми завитушками, а, рядом — два бокала шардоне с покрывшей их холодной мандариновой росой.
Дэниел сел и медленно поднял бокал за несомненное здоровье мисс Хаммер. Она тоже выпила и принялась за торт. Дэниел наблюдал за ней, пытаясь припомнить, когда он был так счастлив, и не мог.
Она улыбнулась:
— У нас будет замечательный семестр, доктор О'Холиген.
— Надеюсь на это, мисс Хаммер.
Где-то за стеной пальцы Либераче сомкнулись на волынке, исполняющей «Лунную сонату».
Мисс Хаммер прикончила свой кусочек торта, принесла со стула у двери маленькую сумку и достала заявление.
— Не забудьте принести его до десяти часов.
Дэниел кивнул, и мисс Хаммер послала ему воздушный поцелуй. Он так устал, что сумел только улыбнуться в ответ и чуть пошевелить пальцами. Она ушла.
Дэниел сел к огню и налил себе шардоне. Зеленый Рыцарь превосходно справился с пятидесятниками. Это было достойное завершение их совместных приключений и достойное начало его отношений с мисс Хаммер. Он открыл свою жизнь случайностям, и кость выпала шестеркой — шесть студентов счастливо приняты. Конечно, для старухи, Креспена, Кнутсена и Зеленого Рыцаря этот бросок был проигрышным, но, видно, пришло уже время вправить себе мозги и догнать тот поезд, на котором едут все. Он будет просто-напросто преподавателем средневековой литературы в университете «Золотой Запад».
— Vale, Креспен и Туд. Vale, храбрый сэр Берсилак! И ты тоже, Евдоксия, — подняв бокал, он осушил его за печальное прощание. И только для того, чтобы показать Дэниелу, что она еще с ним не покончила, Фортуна направила его мысли к вину в бокале, к комнате, в которой он находится, к креслу, в котором он сидит, ибо сегодня все было точно таким же, каким было шесть лет назад, в канун Величайшей аварии всех времен и народов.
9
Величайшая авария всех времен и народов стала драматическим финалом совместной жизни Дэниела и Алисон.
Это случилось в тот день, когда Ларио выпустили из «Бенмор Минимума», в ночь пиццы и вина, когда Алисон проснулась в постели Ларио и поняла, что возвращаться к Дэниелу не будет. Приехав назавтра на закате домой и обнаружив его на кухне за бутылкой кьянти, она поняла, что он тоже это понял. Как на похоронах друга, они обменялись корректными репликами, сохраняя эмоции в равновесии и обсуждая неизбежные детали разъезда. Она уходит сразу; грузчики приедут за вещами через день-другой. Эмили, проводившая каникулы у бабушки с дедушкой, пока поживет с Алисон, а потом сама выберет, с кем останется. Быть может, будет жить у них по-очереди? Очень даже славно. Очень славно, согласился Дэниел. Очень разумно. Совсем по-взрослому.
Это было не самым удачным финалом (если таковой вообще возможен), но во всяком случае все кончилось. Они выпили кофе и съели по сухарику с изюмом — Дэниел назвал это тайной вечерей, она умудрилась засмеяться, и это была самая худшая минута. Алисон прошла в гостиную, чтобы взять кое-что с полок: учебники по праву, несколько любимых книжек. Дэниел последовал за ней, подхватил со стола последний номер «Медиевиста» и плюхнулся с бутылкой кьянти в кресло. Он пил в одиночестве всю прошлую ночь, и нынешний день провел тем же манером.
— Не возражаешь, если я возьму Воннегута? Ларио никогда его не читал.
Ларио. Она так естественно бросает это имя. Дэниел почувствовал, что фасад его любезности начинает соскальзывать.
— Воннегут? Бери, конечно, если хочешь.
— И Грэма Грина?
— Наверно, «Конец романа»?
— Джиндж, не будь таким желчным.
— Подарок на твой день рождения. Я подарил эту книгу, потому что хотел, чтобы она была у тебя. Этот сантимент, как и многие другие, все еще существует. Так что бери.
Его слова как-то все облегчили для Алисон. Знакомый пушечный залп, — и она без раскаяния ответила тем же.
— Ты становишься таким грубым, когда напьешься.
— Спасибо за комплимент, Алисон.
Чтобы отвлечься от своего ниспадающего настроения, Дэниел открыл «Медиевиста» и сосредоточился на первом, что там увидел: в Стокгольмском университете среди неразобранной еще экклезиастики случайно обнаружили фронтиспис гигантского трактата XIV века о сияниях святых — дело всей жизни ученика Господня и отшельника Креспена де Фюри. Трактат лежал без движения на протяжении двух столетий, пока не сгорел во время Великого лондонского пожара. Остался только титульный лист: «Ignis Fatuus[54] — наблюдения монаха Креспена де Фюри касательно всевозможных религиозных возгораний, гало, огненных видений, нимбов, искр и прочей пиромантики, с добавлением генеалогического древа и жизнеописания». Все прочее сгорело.
Мысль об одиноком ученом Креспене де Фюри, всю свою уединенную жизнь прокорпевшем над трудом, который сначала оказался невостребованным, а потом превратился в пепел, привела Дэниела в меланхолическое настроение. Кьянти усугубило его, и теперь Дэниел сквозь пьяные слезы взирал на то, как Алисон поднимает с полу стопку книг.
— Больше я тебя не побеспокою. Кажется, все взяла.
Дэниел плеснул в бокал еще кьянти.
— Да, Алисон, кажется, все. А что до моего беспокойства, то оно, по-моему, вообще тебя не касается.
Алисон опустила стопку и сделала рукой движение смычка, но Дэниел опустил голову и не пожелал его видеть. Ей стало немного не по себе, она не хотела оставлять его в таком состоянии.
— Послушай, Джиндж, мы ведь можем быть друзьями. Ну почему нет?
Он молчал, по-прежнему не поднимая глаз.
— В таком случае, пока, — сказала она. — Я на днях забегу, ладно?
Только теперь его толстые линзы вскинулись и дальнозоркие зеленые глаза посмотрели пристально. Черта с два, чтобы он с ней попрощался, да еще бы ее и приободрил.
